Что-то не так с самолетом? Не хочу быть грубой, но почему этот парень не можешь замолчать? Объявление может оказаться важным. К тому времени, как мне удается сосредоточиться на речи пилота, я понятия не имею, о чем он говорит.
Однако прямо сейчас у меня нет времени беспокоиться о том, что слетает с его полных подвижных губ. Я даже не пытаюсь расшифровать его слова, потому что слишком занята подготовкой к борьбе со своей яростью.
Словно собираясь на войну, я поджимаю губы и одновременно сужаю глаза. Я всегда маскировала неловкие ситуации гневом, и это одна из причин, почему люди считают меня сукой.
Этот раз ничем не отличается.
И когда я закипаю, то делаю это в полную силу.
— Если бы ты не застал меня врасплох подобным образом, я, возможно, подумала бы прибраться на твоем месте. И слова «извините» было бы достаточно.
Я сказала это громко. Слишком громко. Все смотрят на меня. Получилось намного грубее, чем я предполагала.
Эти темные волосы выглядят растрепанными ветром, но идеально взъерошенными, и это немного выводит меня из себя. У него должны были быть такие волосы. На этот раз, когда он говорит, я действительно его слушаю.
— Я говорил. — Его смех немного печальный. — На самом деле, пару раз, — добавляет он гораздо более приятным тоном, чем я заслуживаю.
Гнев превращается в панику.
— Что именно ты сказал?
Он указывает на мой бокал.
— Ты имеешь в виду, когда я спросил тебя было ли это для меня?
Ладно, значит не было вопроса
Мои навыки чтения по губам нуждаются в улучшении.
Это плохо.
Действительно плохо.
Подавленная, я отчаянно надеюсь, что он не найдет другого места. На самом деле, я делаю все возможное, чтобы выйти из этой неловкой ситуации. Я даю ему то, что, как я надеюсь, является милым пожатием плеч вместо гнева, которым я изначально намеревалась одарить его. Честно говоря, что я хочу сделать прямо сейчас, так это исчезнуть в щели между моим сиденьем и окном.
— Извини, я тебя не расслышала.
В следующий раз, когда пойду проверять зрение, проверю и слух. Идут ли плохое зрение и плохой слух рука об руку с возрастом? Мне почти двадцать пять. Мне лучше это выяснить.
Очевидно, решив остаться на отведенном ему месте и не переходить через проход к пустым, это горячее, чем грех, тело и прекрасно ухоженные волосы устраиваются на сиденье рядом со мной, и как только эта прекрасная задница касается подушки, он наклоняет голову в мою сторону.
Дрожь, пробегающая по моему позвоночнику, пугает меня. Я не могу вспомнить, когда в последний раз мое тело так реагировало на незнакомца. Если бы меня заставили придумать такой ответ, мне пришлось бы согласиться с ним очень давно.
Эти темные брови поднимаются так высоко, что выгибаются дугой, словно крылья ангела.
— Не беспокойся об этом. Ты, кажется, нервничаешь.
Честность на данный момент — лучшее решение.
— Ну, может, немного.
Он снова приподнимает бровь, и я могу заявить, что он может это делать без перерыва. Это суперсексуально.
— Ладно, полеты доставляют мне много беспокойства, — признаюсь я.
— Ты сжимаешь сиденье так, что твои костяшки пальцев белеют?
Потрясенная его вопросом, я хмурю брови.
— Прошу прощения?
Он грубо хохочет, запрокидывая голову.
— Ты держишься за подлокотники сиденья, по крайней мере, половину полета?
Ничего пошлого. Однако мне стоит подумать над его вопросом.
— Честно? Я не уверена.
— Я хочу знать, чтобы быть уверенным, что держу свою руку подальше. Царапины, на самом деле, это не мое.
На его ответ я поднимаю свою бровь. Это будет весело. Мне просто нужно стряхнуть свое напряжение. Я не знаю этого парня. Он не знает меня. Мы никогда не встретимся снова. С этими словами я обнаруживаю, что пускаю слюнку.
— Я ненавижу летать, потому что боюсь высоты… или, если конкретнее, падения. Мне не нравятся прыжки с тарзанки, быть рядом с обрывом или даже смотреть вниз с высокого здания. Это заставляет мое сердце учащенно биться и вызывает легкое головокружение. И иногда, чтобы перейти мост, мне нужно идти с внутренней стороны тротуара и смотреть на землю.
Теперь он выглядит полным сочувствия.
— Моя сестра боится летать. Ее решение — это принять «Ксанакс», как только зашла на борт самолета. Обычно он действует до самого приземления.
— Я думала об этом, — признаюсь я.
Его глаза все еще скрыты за темными солнечными очками «Путники», и я действительно хочу их увидеть.
— Вам что-нибудь принести? — спрашивает его белокурая стюардесса. То, как она смотрит на него, я удивлена, что она не предложила: «Кофе, чай или меня?»
Он переводит взгляд в ее сторону.
— Да, конечно. Я буду «Корону» с лаймом и пару пакетиков арахиса.
Она достает из сумки два пакета арахиса и протягивает их ему.
— Пожалуйста. И я сейчас принесу вам пиво.
Она испаряется в мгновение ока, работяга.
— Мисс, — зовет он.