Брюнетка в клетку

– Ничего сногсшибательного. Старые книги, неизвестно кем съеденную горжетку, новогоднюю гирлянду и дырявую шаль. Ну и вот, тут у меня журнал и бант. Те самые.

– Бант?

– Ты что, не слышала про бант?

Уманский не уходил, но и не особенно прислушивался. Его больше интересовало состояние потолка и пола. Он то вставал на цыпочки, чтобы быть повыше, то приседал, чтобы рассмотреть деревянные доски под ногами.

– А что я должна была слышать?

– Альберт сказал, что рядом с телом твоего папы лежали бант, журнал и записка. Записку он унес, а бант и журнал так там и остались. Может быть, это твой старый бант, а? Взгляни. Не припоминаешь? Вот он, такой красный и не больно красивый.

Он действительно повертел перед носом Анжелики старым и довольно тусклым капроновым бантом, тугой узел которого окаменел от времени.

– Шутишь? Я никогда в жизни не носила косы. А даже если бы и носила, не засунула бы свою ленту в старый сундук на чердаке.

– Я знаю, ты слишком жадная.

Анжелика фыркнула.

– Просто мне все в этой жизни доставалось с трудом, – пожала она плечами. – Поэтому я бережливая. И в том возрасте, когда девочки носят косы, я не жила дома.

– Как это? – удивился Уманский, который все-таки подслушивал, и поглядел на Анжелику с притворным испугом. – Вас отправили к бабушке в Тмутаракань? Или вы сбежали в Африку?

Анжелика немедленно воодушевилась и, поправив мизинцем бровь, поведала:

– Видите ли, в детстве родители отдали меня в балетную школу. Все шло хорошо, я подавала надежды, меня возили на гастроли, готовили к большой карьере… Поэтому я жила при балетной школе. Считайте, в интернате.

– Бедная девочка! – сочувственно пробормотал Уманский, на лице которого проступило искреннее сочувствие.

Жидков бросил на него уничижительный взор и предположил вслух:

– Выходит, это Анечкин бант?

– Я ее почти совсем не знала, – с неудовольствием произнесла Анжелика. – Помню длинную, вечно понурую девицу… Вот у нее-то как раз были косы! Действительно. Наверное, это ее бант. Надо уточнить у мамы.

– А какая, собственно, разница? – осторожно спросил Уманский. – Чей это бант. Ведь милиция ничего такого…

– Антон разберется в этом деле получше всякой милиции! – заявила Анжелика, желая, вероятно, задобрить кузена. – Впрочем, старый бант тут действительно ни при чем.

Лариса между тем сидела на кровати, угрюмо размышляя, не зря ли она оставила Жидкова без присмотра. Что, если он мгновенно воспользуется ее отсутствием и что-нибудь вычудит? «Ну и черт с ним! – решила она. – Если операция слежения не даст результата, Корабельников никогда не докажет, что это моя вина. И аванс обратно не потребует – а в этом-то весь смысл».

Однако угрызения совести все же терзали ее душу, и как только она перестала слышать голос Жидкова, немедленно высунулась в коридор. Он, оказывается, закончил разговор и как раз подходил к двери.

– Этот бугай Уманский жаловался, что ты чуть было не скинула его с лестницы! – с удовольствием констатировал он. – Ко мне ты тоже можешь применить силу в случае нужды?

– Ну… Могу, – неопределенно протянула Лариса. Пусть думает, что она может победить сильного мужчину, это ей в плюс. – Правда, сейчас мне придется делать компресс на руку. Здесь можно раздобыть какой-нибудь бинтик?

Рука, правда, совсем не болела, но все еще была ярко-розовой, и забинтовать ее Лариса решила просто из вредности. Они же еще не раз столкнутся с этим дизайнером в доме. Так пусть видит, что он натворил!

Жидков достал из аптечки эластичный бинт и вручил ей.

– Обед в три часа, – сообщил он. – Приемов пищи лучше не пропускать, это не приветствуется.

«Отлично, – подумала она. – Жизнь по расписанию чертовски упрощает слежку». И спросила:

– А чем ты собираешься тут заниматься?

Лариса искренне надеялась, что этот тип будет валяться в гамаке с книжкой или в самом крайнем случае флиртовать с кухаркой.

– Расследовать преступление, разумеется, – важно ответил он. – Кстати, я принес журнал и бант. Хочешь посмотреть?

Лариса кивнула и с опаской приблизилась к вещдокам. Журнал был старый и носил старомодное название «Трудовая неделя». Пожелтевшую от времени обложку украшала фотография сурового лысого человека за рабочим столом, над которым висел традиционный портрет Ленина. Лариса поглядела, какой это год. Батюшки-светы – аж тысяча девятьсот шестьдесят девятый! Пролистала журнал и увидела, что содержание его вполне отвечает названию. Тут были очерки о передовиках производства, заметки о социалистическом соревновании на предприятиях города и подобная же вдохновляющая на трудовые подвиги писанина.

По всей видимости, журнал лежал в сундуке на самом верху, и Макар Миколин вытащил его для того, чтобы тот ему не мешался. А бант? Бант можно было просто отодвинуть в сторону. Впрочем, журнал, наверное, тоже.

– Послушай, а сундук большой? – спросила Лариса.

– Да, здоровенный, а что?

– Если ты не против…

– А! Решила все-таки посмотреть! – оживился Жидков и с такой радостью потер руки, будто именно этого всегда и добивался – чтобы Лариса взглянула на сундук. – Пойдем, я тебе все покажу.