Брюсов

Мы видим в этом, напротив, доказательство высшей чуткости и оригинальности. Когда все спало и все застыло в однообразной форме, прежде всего должно было разбить мертвое стекло формы, создать чреватый возможностями хаос, разбудить ищущую мысль и трепетное чувство. Тогда уместны и необходимы были все крайности «символизма»; теперь, когда нет ничего, кроме хаоса, и одна возможность гибнет за другой, когда выплыли все низшие слои тины, ила и водорослей, и в общей сумятице обесценены и истерты все лозунги, даже все слова (особенно слово «символизм») — всего более необходимо создание устойчивых опор, твердых основ, бесспорных и оформленных ценностей. Таковы все последние работы Брюсова <…> (Эллис. Рецензия // Весы. 1909. М., № 7. С. 87-90).

ЭМИЛЬ ВЕРХАРН. ЕЛЕНА СПАРТАНСКАЯ. Трагедия в четырех действиях. Авторизованный перевод Валерия Брюсова. С портретом Э. Верхарна. М.: Скорпион, 1909.

«Елена Спартанская» написана Эмилем Верхарном зимой 1907—1908 года и в печати впервые появилась на русском языке в моем переводе в журнале «Весы» (1908 г., № 8—12). Я считаю долгом выразить здесь мою глубокую признательность Э. Верхарну, доставившему мне рукопись своей трагедии до ее издания и тем давшему мне возможность быть ее первым переводчиком.

В подлиннике «Елена Спартанская» написана рифмованными стихами: большею частью — александрийским стихом, в отдельных частях — «вольным» стихом. Для передачи трагедии на русский язык я выбрал белый стих, преимущественно пятистопный ямб. На это я решился прежде всего из желания дать перевод более точный, чем то возможно при рифмованных стихах. Кроме того, я имел в виду, что александрийский стих столь же обычен для французской драмы, как белый пятистопный ямб — для русской. Однако не следовало забывать, что во французской драме внешняя словесная форма имеет гораздо большее значение, нежели в драме английской, немецкой и испанской. Шекспир, переведенный прозой, теряет лишь часть своей силы, но Расин в прозе — лишен смысла. Трагедия Верхарна занимает среднее положение: ход действия и обрисовка характеров в ней, бесспорно, господствуют над диалогом, но автор во многих местах рассчитывает и на красоту стиха, и на блеск неожиданной рифмы. В таких случаях давать подстрочный перевод — значило бы переводить букву, а смысл, и я искал в русском белом стихе приемов и средств, которые производили бы впечатление сходное. Независимо от того белый стих уже по природе своей стремится к строгости и простоте, тогда как рифмованному стиху всегда свойственна некоторая изысканность. В общем, нет сомнения, что перекладывая трагедию Верхарна в другую форму, я изменил несколько ее тон. Напомню, однако, что еще больше изменил тон подлинника Жуковский, пересказав «Ундину» Ламот-Фуке гекзаметрами, и не менее видоизменил свой тон Пушкин, когда переложил «Клеопатру» из шестистопных ямбов в четырехстопные.

Мне остается добавить, что перевод мой сделан с первоначальной редакции трагедии. Сколько мне известно, автор, готовя трагедию для отдельного издания, внес в ее текст несколько изменений и поправок, которые в моем переводе отразиться не могли. Впрочем, изменения эти относятся исключительно к отдельным выражениям и не касаются ни хода действия, ни обрисовки характеров (Предисловие переводчика).

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. ПУТИ И ПЕРЕПУТЬЯ. Собрание стихов. Том III. Все напевы (1906-1909). М.: Скорпион, 1909.

И мои напевы еще подвластны мне.

Urbi et Orbi

В этом томе собраны мои стихи, написанные — за немногими исключениями — в 1906, 1907, 1908 годах и в первые дни 1909 года. Я нашел возможным соединить их вместе со стихами, написанными до 1906 года, в одно собрание под общим заглавием «Пути и перепутья». В стихотворениях этого тома — те же приемы работы, может быть, несколько усовершенствованные, тот же круг внимания, может быть, несколько расширенный, как и в стихах двух предыдущих томов. Я решился даже сохранить для некоторых циклов стихотворений заглавия, уже знакомые моим читателям: «Вечеровые песни», «Правда вечная кумиров», «Современность », «Видения». Этим я хотел указать, что во многом этот сборник завершает мои прежние начинания, или, вернее, что он лучше разрешает те же задачи, за которые, без достаточной подготовки, я брался и раньше. Но, конечно, другие отделы этой книги уже намечают то направление, по которому теперь, по выражению А. Фета, порывается моя Муза. Во всяком случае, III том я считаю последним томом «Путей и перепутий». Эти «пути» пройдены мною до конца, и менее всего склонен я повторять самого себя. Я уверен, что в поэзии, и не только русской поэзии, есть еще бесконечное число задач, никем не решенных, тем, почти никем не затронутых, и средств, совершенно не использованных. Февраль, 1909 г. (Предисловие).