Брюсов

Осенью в 1912 году Брюсов ушел с поста редактора «Русской мысли». Руководивший журналом П. Б. Струве 22 ноября 1912 года предложил ему новые условия сотрудничества: При сохранении прежнего полистного вознаграждения Вы, на условии предоставления «Русской мысли» права преимущественного приобретения Ваших произведений, будете получать ежемесячное вознаграждение в сто рублей. Брюсов условия Струве принял (Лит. архив. С. 265).

В открытом гробу лежит Толстой. Он кажется маленьким и худым. На лице то сочетание кротости и спокойствия, которое свойственно большинству отошедших из этого мира.

Нельзя замедлить в этой комнате ни минуты… А так хочется остановиться, всмотреться, вдуматься… Мы вышли в сад. После этих мгновений, проведенных пред лицом Толстого, словно что-то изменилось в душе. Не хочется думал о тех мелочах, которые занимали две минуты тому назад.

Толстой был для всего мира. Его слова раздавались и англичанина, и для француза, и для японца, и для бурята… Ему было близко все человечество. Но любил он, непобедимой любовью, свою Россию. Ее душу понимал он, как никто; красоту ее природы изображал с совершенством недостижимым. И как хорошо, что могила его — в русском лесу, под родными деревьями, и что ее холм так сливается с родной, дорогой ему картиной… (За моим окном. С. 8-10).

ВАЛЕРИЙ БРЮСОВ. ЗЕМНАЯ ОСЬ. Рассказы и драматические сцены (1901-1907). Издание второе, дополненное. Обложка и семь рисунков Альберто Мартини. М.: Скорпион, 1910 [176].

Посвящение: «Андрею Белому память вражды и любви».

Во втором издании «Земной Оси» перепечатаны те семь рассказов, которые составляли первое издание этой книги (1906 г.), и к ним присоединены еще четыре, которые были написаны в те же годы (1901—1907) и в свое время помещены в разных журналах и газетах. Кроме общности приемов письма, «манеры», эти одиннадцать рассказов объединены еще единой мыслью, с разных сторон освещаемой в каждой из них. Это — мысль об том, что нет определенной границы между миром реальным и воображаемым, между «сном» и «явью», «жизнью» и «фантазией». То, что мы обычно считаем воображаемым, может быть, высшая реальность мира, а всеми признанная реальность, — может быть, самый страшный бред.

Вместе с рассказами помещены здесь, как и в первом издании, сцены из жизни будущих времен «Земля», так как я считаю их написанными скорее для чтения, чем для театра. Рассказы расположены в книге в хронологическом порядке, по времени их написания.

Считаю долгом выразить свою признательность итальянскому художнику Альберто Мартини, который согласился на предложение книгоиздательства «Скорпион» — украсить эту книгу своими рисунками. Создатель замечательных иллюстраций к сочинениям Эдгара По, Альберто Мартини в своих рисунках к рассказам «Земной Оси» и к драме «Земля» (с которыми он познакомился в немецком переводе, по изданию Ганса фон Вебера) открыл в них много такого, чего не предугадывал их автор. И я почитаю себя счастливым, что страницы моей прозы дали повод возникнуть этим семи художественным созданиям итальянского мастера. 1910 г. (Предисловие).

Брюсов возрождает несколько забытое благородное мастерство рассказчика, взвешивающего каждое слово, искусно строящего свое повествование, никогда не затемняя его несдержанным личным порывом. Что-то латинское есть в строгих, островыточенных брюсовских фразах, безукоризненно-правильных, иногда чуть-чуть торжественных (но не напыщенных никогда), таких простых и вместе искусных. И какую гибкость умеет придать Брюсов своему языку… В предисловии к I первому изданию Брюсов называет свои рассказы «рассказами положений». Действительно, главным образом Брюсова влекут не психология героев, не внутренние переживания, а события. В рассказах из будущих времен и в трагедии «Земля», где полная свобода не стеснена рамками быта, – эти события делаются гигантскими… События грядущих революций, грандиозные события далекого будущего с последней точностью описывает Брюсов (Ауслендер С. Проза поэта // Речь. 1910. 1 нояб. № 300).

Не в пример другим писателям русской модернистской школы, Брюсов сумел выработать свой собственный прозаический язык, точный и изящный. Этот язык достаточно гибок, чтобы передать иногда запутанную психологию брюсовских героев, и достаточно прост, чтобы быть понятным для читателя, далек от мудрствований и лжемудрствований модернизма. Бесспорно, «язык» — самое ценное, что дает сборник.

Темы рассказов (не исключая лучшего из них — «В зеркале») и трактовка их — мало дают и сердцу и уму. От них веет лишь холодком обширной начитанности, дисциплинированного литературного вкуса, и ни на один миг не чувствуется личного творчества… Драматические сцены «Земли», по-видимому, по замыслу автора, должны были бы сблизить его с Достоевским, а в действительности, по совершенно определенному впечатлению, сближают с утилитарно-социалистическим наивным пафосом Уэльса (-чъ. <Рецензия> // Голос Москвы. 1910. 16 окт. № 238).