Брюсов

Секунды пережидания и — рукоплещут. Я, чуть останавливая рукой, — и дальше. За Доном — Москва («кремлевские бока» и «Гришка — Вор»), за Москвой — Андрей Шенье («Андрей Шенье взошел на эшафот»), за Андреем Шенье — Ярославна, за Ярославной — Лебединый стан, так (о седьмом особо) семь стихов подряд. Нужно сказать, что после каждого стиха наставала недоуменная секунда тишины (то ли слышу?) и (очевидно, не то!) прорвалось — рукоплещут. <…>

— Г-жа Цветаева, достаточно, — повелительно-просящий шепот Брюсова. Вполоборота Брюсову: «Более чем», поклон залу — и в сторонку, давая дорогу — Сейчас выступит товарищ Адалис. <…>

Вот и вся достоверность моих встреч с Брюсовым. — И только-то? — Да, жизнь меня достоверностями вообще не задаривает. Блока — два раза. Кузмина — раз, Сологуба — раз. Пастернака — много — пять, столько же — Маяковского, Ахматову — никогда, Гумилева — никогда (Цветаева М. Собр. соч. В 7 т.: Т. 4. М., 1994. С. 38—50).

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Лекции в университете. — «В такие дни». — Высший литературно-художественный институт. — «Миг». — «Дали». — «Кругозор». — Перевод драмы Р. Романа «Лилюли». (1921-1922).

С 1921 года Брюсов состоял профессором 1-го Московского государственного университета. Курсы лекций, читанные в университете в 1921 — 1924 годах: энциклопедия стиха (1921—1922); история древнегреческой литературы (1921 — 1922); история римской литературы эпохи империи (1923— 1924); история новейшей русской литературы (1922—1924) (Валерию Брюсову. М., 1924. С. 15, 91).

< После работы в Лито> Брюсов был привлечен в Главпрофобр в качестве помощника заведующего отделом художественного образования, затем сделался заведующим его; а после реформы структуры Главпрофобра — заведующим методической комиссии отдела художественного образования и им оставался до последних дней. В то же время он стал членом ГУС [248] по художественной секции и председателем его литературной подсекции (Луначарский А. С. 172).

В 1920—21 гг. Брюсов вместе с Д. П. Штеренбергом проводят всю основную работу по организации отдела художественного образования (ОХОБР) Главпрофобра. Им написано «Положение» об этом отделе, и при его ближайшем участии проработаны общие типы школ художественного образования, определившие строение всей системы учреждений, подготовлявших профессионалов, работников в различных отраслях искусства РСФСР. Тезисы доклада В. Я. Брюсова на 1-ой Всероссийской конференции по художественному образованию (декабрь 1921 г.), принятые конференцией, определили основные принципы работы учебных заведений на всех ступенях (низшей, средней и высшей) художественного образования. <…>

Одновременно с работой в ОХОБРе Главпрофобра В. Я. Брюсов принимал активнейшее участие в работах Государственного художественного комитета, а после его реорганизации – в Научно-художественной секции Государственного ученого совета, работая также над созданием научно-исследовательских учреждений в области искусств (Барышников А. В. Я. Брюсов // Народное просвещение. М.; Л., 1927. № 10. С. 193, 195).

Кто знал этого замкнутого мыслителя, тот знает, во что обошелся ему путь от «Русских символистов» до Главпрофобра и Государственного ученого совета. В этой личности ужились две основные и враждебнейшие стихии нашего времени: индивидуализм и коллективизм. Он первый среди крупнейших русских поэтов стал коммунистом. И кто знает внутренний мир Брюсова, тот поймет, что величие этого подвига заключается для него не в гражданском мужестве, не в той ненависти, которую он принимал на себя в те времена, а в могучем сжатии своей титанической личности, в железной дисциплине, в тиски которой добровольно шел этот поэт, когда-то нашедший самые сильные слова против всякого ограничения и всякой дисциплины (Коган П. С. Брюсов // Известия ЦИК СССР и ВЦИК. 1924. 10 окт. № 232).

В октябре 1918 года я уехал из Москвы в Крым и пробыл там три года. Воротился осенью 1921 года. Встречался с Брюсовым. Он, кажется, уже был тогда коммунистом. <…>

Что привело Брюсова к коммунизму? <…> Мне кажется, большевизм покорил и завоевал Брюсова своей мощностью, неоглядностью и беспощадною прямолинейностью, отрицанием всякой серединки и обывательщины. Мне как-то довелось говорить об этом с Андреем Белым, хорошо знавшим Брюсова. Он совсем так же объяснял его поворот. Повторилось в большей степени то же самое, что произошло с Брюсовым в первую нашу революцию. Эстет, пренебрежительно высмеивавший всякую общественность, вдруг напечатал следующее стихотворение: «Кинжал».