Бриз для двоих

– Муж не только убил красавца трубадура, но и преподнес его сердце жене на ужин. И прекрасная Серемонда ответила мужу: «Мой повелитель! Поскольку ничто на свете не сравнится для меня с сегодняшним ужином, дабы не осквернять его, клянусь вам более никогда не притрагиваться к еде». И бросилась с самой высокой башни замка Русийон, который стоял, между прочим, на скале, и, конечно же, разбилась. Но кровь прекрасной Серемонды, напитав землю, превратилась в охру. С тех пор в Русийоне добывают лучшую в мире охру семнадцати оттенков.

Она улыбается и придерживает закрывающие ей лицо пряди одного из семнадцати оттенков русийонской охры…

Она взбегает по ступеням высокомерно-белого дворца и машет ему рукой. Но он не следует за ней, а стоит и любуется ее маленькой фигуркой во входной арке.

– Ну, что же вы? Идите сюда! – доносится ее зов.

Ее руки трогают шляпы, поглаживают кружева, прикладывают к бедрам цветастые юбки. Воскресенье. В Авиньоне базарный день. И нуга тает у них во рту, а в полиэтиленовый пакет один за другим отправляются кулечки с фаршированными оливками, тремя сортами сыра, горячими, исходящими дразнящим ароматом слоеными пирогами… Еще нужна бутылка вина – и можно отправляться к Роне: сесть где-нибудь на пологом берегу и поглаживать ладонью пробивающуюся из провансальской земли щетинку молодой травы…

Вино! В Ле-Бо-де-Провансе Фрэнк потащил ее в винный погребок Sainte Berthe, где они купили бутылку отличного Blanc de Blanc. Его спутница признала, что никогда не пробовала вина вкуснее этого. Ле-Бо! Разве они могли не посетить этот древний город, отданный – со всеми своими улочками, храмами и площадями – художникам, музыкантам и актерам? Как блестели ее глаза! Как горели щеки! Фрэнк смотрел на нее, не отрываясь, а она не отводила глаз от сокровищ, разложенных прямо на земле…

В Ниме они побродили сначала по Carre d'Art, вмещающему в себя не только экспозиции современного искусства, но еще и библиотеки и мастерские художников, а затем отправились в другой выставочный зал – Maison Carrée, который часто называют французским Парфеноном. И надолго застыли перед этим хорошо сохранившимся храмом, напоминающим знаменитый храм Аполлона в Риме.

А в Арле, некогда столь могущественном, они отправились бродить по таинственным ночным улицам, которые, постепенно сужаясь, вели в одном направлении. Фрэнк не стал предупреждать, что ждет их там, впереди, и сполна насладился впечатлением, которое произвела на его подругу представшая глазам картина. Дома отступили назад, а они стояли над освещенной громадой амфитеатра. Древний камень казался красноватым, зловеще чернели впадины арок…

Они объездили чуть ли не весь Прованс. Но Джулии – так звали девушку, в которую Фрэнк уже был влюблен – пора было возвращаться домой. Он вызвался поводить ее по Парижу, через который лежал путь в Штаты, и, сверкнув глазами, она радостно согласилась. Ей не хотелось уезжать, и он это чувствовал. Ему тоже не хотелось расставаться с нею. Но ни слова об этом не было сказано. Более целомудренных отношений с женщиной у Фрэнка еще не было.

…И вот – Париж! Высокие, заросшие плющом ограды, позеленевшие статуи, таинственные изображения на гербе, священная Мадонна в нише, туман, обволакивающий остроконечные крыши домов, с их фронтонами и башнями…

Place de Vosges… Место дуэлей и тайных свиданий, плащей и полумасок, где под аркадами встречались герои комедий Корнеля, а в крутоверхих особняках жили и сам автор, и Мольер, и Гюго…

Они стояли посреди замкнутой со всех сторон площади и видели не толкающих друг друга в фонтан мальчишек, а чинно прогуливающихся мушкетеров и мольеровских жеманниц…

Через площадь Бастилии – на остров Сен-Луи, где старые дома, уютные кафе, и нет той толкотни, что повсюду, а ноги ходят, не чувствуя усталости.

Фрэнк говорил и говорил. Джулия была захвачена его рассказами, она проживала их, как собственную жизнь. А он думал, что так слушают, так верят только дети.

Он предложил ей переночевать у него, но она отказалась, и он не посмел настаивать. Он даже не проявил ту мягкую настойчивость, с помощью которой мужчины часто добиваются от женщин многого. «Что ты делаешь? – взывал его мужской опыт. – Если ты не дашь ей понять, насколько она желанна, то неминуемо потеряешь ее!»

Но Фрэнк не мог пересилить себя. Он чувствовал, что она боится чего-то, – может быть, не только прикосновений, но и слов, требующих ответа. Ведь любые слова о том, что ты чувствуешь, требуют ответа от того, к кому они обращены. И он молчал. И сходил с ума, потому что скоро она исчезнет из его жизни.

Фрэнк стоял у здания телеграфа и терпеливо ждал. Джулии нужно было отправить телеграмму домой, и она попросила его подождать снаружи. Он догадывался, чем вызвана эта просьба: она не хочет, чтобы он узнал ее адрес, она не хочет, чтобы он смог разыскать ее потом. Это говорило о многом, и Фрэнк был подавлен.

– Все, – сказала она, выходя к нему.

– «Вылетаю, встречай, целую»? Долго же вы раздумывали над подобным текстом!

– А с чего вы взяли, что я столь лаконична?