Брижит Бардо. Две жизни

Когда в 1988 году Францию с визитом посетил польский президент Лех Валенса, он заявил, что, в первую очередь, желал бы сделать две вещи — взглянуть на Эйфелеву башню и познакомиться с Брижит Бардо. Брижит получила приглашение лично от Франсуа Миттерана, и поскольку к Валенсе она относилась с глубочайшим уважением за то, что при нем страна наконец-то смогла вздохнуть полной грудью, то дала согласие встретиться с ним в неофициальной обстановке. Никакой прессы, никаких фоторепортеров. Никаких политических заявлений. Лишь встреча с глазу на глаз. Казалось бы, все было улажено. Но в то утро в Сен-Тропезе нездоровилось одному из ее псов. Брижит принесла свои глубочайшие извинения — ей, право, искренна жаль — и осталась дома лечить собаку.

А с Жан-Мари Ле Пеном ей довелось встретиться несколько раньше.

В 1962 году она навещала в госпитале солдат, вернувшихся домой после ранения в Алжире. В тот же самый день к солдатам приехал Ле Пен. Они не были знакомы, но он знал, кто она такая, и попросил, чтобы их вместе сфотографировали. Через тридцать лет, когда в ее жизнь вошел д'Ор-маль, какой-то настырный исследователь сумел-таки откопать эту старую фотографию и, конечно же, опубликовал, намекая, будто Бардо некогда была лично знакома с Ле Пеном.

Это та самая разновидность журналистики, что неизменно возмущала Брижит.

Это из того разряда вещей, что, начиная с 1957 года, заставили ее относиться к «акулам» пера с подозрительностью и возмущением.

Как и другие выдающиеся личности во Франции, Брижит удостоилась ордена Почетного Легиона. Выдвинула ее на эту награду Кристина Гуз-Реналь. И даже если это событие и имело какую-то политическую окраску, Брижит, казалось, была несказанно рада оказанной ей чести. Ведь, в конце концов, Брижит до мозга костей француженка, а орден Почетного Легиона — это типично французская награда, квинтэссенция французского духа.

Но Гуз-Реналь спешит подчеркнуть аполитичность Брижит. «Полученное ею воспитание можно скорее отнести к правому крылу политического спектра. Консервативному или республиканскому. Это было частью ее буржуазного окружения в семье. Именно в такой обстановке она выросла. Но сама она чужда политики. Когда Франсуа Миттеран помогает ей в деятельности ее фонда, она сторонница Франсуа Миттерана. Когда то же самое делает Жак Ширак или Валери Жискар д'Эстен, она сторонница их обоих. Но истина заключается в том, что у нее отсутствуют твердые политические убеждения».

Ее истинным друзьям это прекрасно известно. И тем не менее, кое-кто из них был откровенно шокирован, когда Брижит объявила, что вышла замуж за д'Ормаля, а тот, в свою очередь, связан с Ле Пеном. Ей не могли простить, что она позволила себе увлечься человеком, который так или иначе ставит ее имя в один ряд с Национальным Фронтом.

В особенности это потрясло Кристину Гуз-Реналь. Дело в том, что Гуз-Реналь замужем за актером Роже Аненом, евреем по национальности, и, по ее словам, у нее в голове не укладывалось, как это Брижит угораздило выбрать себе в мужья человека, дружного с Ле Пеном. Более того, она сочла всю эту затею настолько шокирующей, что на протяжении нескольких месяцев отказывалась даже позвонить Брижит, не желая с ней знаться. И лишь однажды вечером, переключая кнопки на телевизоре, она случайно наткнулась на один старый фильм, который они сделали вместе, и тотчас почувствовала непреодолимое желание позвонить Брижит.

«Как только я услышала ее голос на другом конце провода, так тотчас расплакалась. Брижит сказала мне: «Я знаю, почему ты не звонила. Я все отлично понимаю. Я сама не знаю, куда мне деваться из-за всего того шума, что подняли вокруг нас. Прошу тебя, успокойся, Кри-Кри, спасибо, что ты мне позвонила». Любой, кто близко знаком с Брижит, знает, что подчас она бывает резка до грубости, а порой просто жестока — даже с друзьями. И ее поведению нет никаких оправданий. Но одновременно в ней есть нечто обезоруживающее, нечто такое, перед чем невозможно устоять. Порой ее мысли поражают какой-то особой глубиной, но в иные моменты ее суждения отличаются поразительной поверхностностью. Она подчас бывает то взрослой, то ребенком. Просто поражаешься, как только люди могут на нее злиться, ведь в конечном итоге они все равно уступают и готовы простить ей все, потому что есть в ней нечто подкупающее».

Лучше не скажешь. Но ведь на грубость, а порой и на жестокость, тоже нельзя закрывать глаза. Это главное противоречие ее жизни.

«В ней сидят две женщины, — говорит Мадлен Венан, проработавшая у нее экономкой почти 18 лет. — Одна — просто чудо, такая добрая, такая щедрая, а другая — какой-то кошмар, сплошная грубость и придирки. Не знаю, почему так. Ведь она умеет быть такой обаятельной. Но уже через секунду — сущая мегера. Она такой человек, которого никто никогда не поймет до конца, но одновременно такую, как она, будешь помнить всю жизнь».