Этот случай ужасно расстроил Брижит, и один из врачей, устав от постоянной нервотрепки, потребовал, чтобы будущую мать немедленно доставили в клинику, где ей был бы обеспечен лучший уход и надежная охрана. Увы, Брижит не могла даже носа высунуть за дверь квартиры. Более того, в довершение ко всем бедам, она вот уже несколько месяцев подряд страдала от хронической инфекции мочевыводящих путей, что на девятом месяце привело к осложнению, и у нее разболелись почки. Брижит не могла без содрогания смотреть на себя в зеркало. Мучаясь постоянными болями, она приходила в ужас при мысли, какую уродину сделал из нее находившийся в ее чреве младенец. Подумать только, в какую западню она угодила, превратившись в пленницу в стенах собственной квартиры!
«Пресса проявила по отношению ко мне невиданную жестокость, — делилась она наболевшим двадцать лет спустя, выступая перед французскими телезрителями. — Я не имела возможности выйти на прогулку. Я не могла посетить врача. Я не могла даже родить в больнице. Журналисты со всех концов света взяли меня в осаду. Некоторые даже сняли комнаты у горничных в доме напротив, причем за колоссальные деньги, чтобы подглядывать мне в окна. На протяжении трех месяцев я жила как в гробнице, за задернутыми шторами и закрытыми ставнями, не в состоянии сделать и шага. Я не могла даже съездить и сделать рентген, хотя крайне в том нуждалась».
Наконец врачи распорядились, чтобы родильная палата была устроена прямо в квартире. И в понедельник, 11 января 1960 года, чуть позже половины третьего ночи на свет появился Николя Шарье.
Через час новоиспеченный отец спустился вниз, чтобы объявить примерно трем сотням фотографов и репортеров, бивуаком расположившимся возле его дома, о рождении сына. Шарье сообщил им, что роды длились около четырех часов, что младенец родился весом около шести фунтов и что, когда Брижит сказали, что это мальчик, она воскликнула «Chic alors!» — «Ну и отлично!»
После этого Шарье пригласил всех присутствующих в кафе на углу поднять бокал шампанского за здоровье новорожденного. Вскоре журнал «Cinémonde» («Мир кино») подсчитал, что к этому моменту французские еженедельные издания посвятили Брижит более миллиона строк и еще примерно вдвое больше написали о ней еженедельники. Кроме, того, по прикидкам журнала, по всему миру было опубликовано около тридцати тысяч ее фотографий.
Согласно другим подсчетам, Брижит Бардо являлась темой для разговора у 47 % французских семей.
Спустя два десятилетия, когда Брижит уже давно отошла от кино, «Журнал дю Диманш» провел опрос читателей на тему «Женщина и политическая жизнь Франции». Когда молодым людям 18–24 лет был задан вопрос о том, кто, по их мнению, наиболее полно олицетворяет собой страну, подавляющее большинство отдали предпочтение Брижит Бардо. В том же самом году читатели журнала «Пари-Матч» назвали ее в качестве наиболее почитаемой женщины Франции.
Владелец лавки взял бумажку, долго вертел ее в руках и наконец спросил: «Что это ты мне подсунул?»
Француз отвечал как ни в чем ни бывало: «Это французские деньги» — словно он только и делал, что каждый день расплачивался ими в Америке.
Владелец заправки фыркнул, пристально изучил сначала одну сторону банкноты, затем другую и наконец указал на фигуру на лицевой стороне: «Что это за парень? Наверно, де Голль?»
«А, этот… — отвечал француз. — Нет, не де Голль».
Лавочник перевернул купюру обратной стороной: «А это, случаев, не Брижит Бардо?»
«Нет, — был вынужден признаться француз. — Не она».
Американец покачал головой: «Значит, не де Голль и не Брижит Бардо», и со словами: «Так не пойдет» — вернул деньги.
Утром того дня, когда ей исполнилось двадцать шесть лет — а к этому времени она уже была одной из знаменитейших женщин в мире, — Брижит Бардо убедила себя, что именно слава является причиной всех ее бед и несчастий.
Брижит была более не в силах терпеть постоянный конфликт между ее частной жизнью и тем образом, что рисовался в глазах публики.