Бродячая Русь Христа ради

- Хорошим словом не помяну. Как солдаты-то летом стояли, видал ли ее кто за работой? Все с ними. Провожать-то их куды ходила! Пять недель в деревню-то не показывалась, а пришла вся избитая, в синяках, а левый-от глаз так ей разворотили, что я как увидела, так и ахнула.

- Не похвалю я, мать, соседушек наших - нечем. Поглядела я на них в то время. Да и все-то наши бабыньки - не тем их помянуть.

- Да вот, желанная моя, взять бы теперь, к примеру, эту...

Нищенка показывала рукой на соседнюю избу и взяла в пример ее, взяла другую, представила третью. Про всех и каждую она знала больше других, и теперь уже не столько по любви к искусству, сколько уже по прямой своей обязанности. Не смотрит она на то, что этот товар старый и залежалый, -найдется у нее по первому же спросу и требованию свежий и новый.

- Попы-то со святом ездили - ведь дьякон опять крест обронил. Проезжие мужики нашли уж и принесли ему, а он третий день и глаз не открывал: все спал, сказывала дьяконица. Проснется когда, попросит кваску испить, да и опять спать. Уж и попы наши!..

- Что говорить?!

- Не то со святом, не то за сбором. Я с петухами поднялась, уснаровлю, думаю, к обедне. Пошла на село, а там, слышь, четвертое воскресенье не звонили. Дьячок навстречу попался - телку свою искал; что, мол, Изотыч, будет обедня-то? Большой, слышь, не будет, а я маленькую без звону разогрел да сам и сладил, а ты-де, говорит, опоздала.

- Уж и поповны у них!

- Есть ли уж другие экие глаза завидущие? Все-то бы она у тебя взяла, что видит. Все-то бы она выклянчила, и всего еще ей мало. А ведь грех сказать, чтобы нужда их больно велика была, такие, знать, урождаются.

- Станем, к примеру, говорить хотя бы про протопопицу... али бо дьяконицу...

А станет говорить - все знает, нуждается только в одном подговоре. Поддержи, подскажи, подмажь машину, подсыпь зерна - жернова молоть не перестанут, и целые годы они не перетираются.

- И какие у вас, у чертей, у нищенок, языки длинные! - в удивлении и с досадой скажет мужик.

- С моей бабой вас на одну осину вешать.

- Кто бабьим сварам заводчик? Они! - подскажет другой недовольный.

- Скажи на милость: сидят бабы по избам шелковые, как овцы смирные, -пиши ты их на икону - совсем святые. А побывай одна такая-то - словно она в баб-то зелья какого насыплет; откуда у них разговор возьмется:

и повеселеют, и загудят, что рой пчелиный, и на месте не посидят - всю-то избу выстудят!

У меня все переругались. Большуха которую-то сноху приколотила даже. А все нищенка чего-то ей нашептала.

- Я вот диву даюсь: все-то они, брат, знают.

- Мудреное ли дело? Ты вон по двору-то ходишь, навоз, чай, к лаптям пристает, много его за день-то в избу натаскаешь. Пройдись-ка по двору-то другой раз, что у тебя на лаптях-то будет? Как им не знать, шлюхам!

- Я, брат ты мой, одной такой-то до Дмитриевой субботы и глаз к себе не велел казать.

- Уж очень смущают, хуже солдат - надо говорить правду.

Говоря правду, нельзя умолчать о таких особенностях, какие представляют собою эти люди, неизбежные для каждой православной деревни.

Вот они, за поголовным безграмотством сельского люда, живые ходячие газеты с внутренними известиями из самого ближнего соседства; толковые из них даже с курсами и биржевыми ценами, установившимися на известный продукт также на ближайшем базаре, и всегда с обличениями самого сердитого свойства. Разница в том, что опровержения на них считаются ненужными.

- Что ты возьмешь с убогого человека - тем ведь кормится.

Однако от их ока недремлющего, и от старости, и по обязанности шаловливая молодежь хоронится в овинах и за гуменниками, а старческий грех уходит даже в дальние деревни. Нравов они не исправляют, а в понуждениях к укрывательству греха и порока оказывают некоторую долю участия. Деревенские драмы, супружеские измены, любовные связи молодых пар без них не узнают, а с ними, искусившимися в наблюдениях и опытными при частых рассказах, охотливый садись, слушай и составляй руководящие правила из того материала, что ласкает суеверное воображение, и из другого, пригодного для житейского руководства супругов и родителей. Для тех и других они непокупные блюстители и даровые приставники.

- И парня-то, как через тын перелезал, хоть и в спину видела, а по кушаку да по сапогам признала. Ее-то, срамотницу, так в бесстыжую-то рожу и разглядела, как в зеркальце: она, мол, самая, потаскушка экая!

- Покупал, мать, твой-от на базаре в городу морковь и снес сударушке-то своей: и как морковь-то грызла, видела, и обглоданный-то хвостик под окном на завалинке валялся - видела. Меня не проведут. Мне бы вот к ней в деревню-то только зайти, обоих бы на чистую воду вывела.

- А пойду! Мне, мать, больно щец с убоинкой поесть захотелось, а там обещались. Так мне щец захотелось, что и рассказать не смогу. Яичек я, матынька моя, ни печеных, ни вареных и не помню когда не отведывала. И каковы они на скусот, забыла совсем. Даже вот сплюнуть теперь захотелось. Прости-ко ты меня на этом, не гневайся!

- Хотела я у тебя попросить...