Бродячая женщина

Меня укачало в иерусалимской маршрутке, и потому по Левински я шла, присматривая, куда бы пристроить содержимое желудка, если что. Местами улицу порядком загадили нелегальные африканские иммигранты, но попадаются и симпатичные пространства, скажем, большая спортплощадка, на которой чёрные парни добропорядочно играют в баскетбол. И вот, говорю я Диме, если я сейчас сделаю это, они потом с чистой совестью смогут рассказывать о понаехавших белых тётках, которые заблевали им весь квартал!

Представьте себе почти пустой Акко в ночи, арабские дома и древние стены, построенные крестоносцами, представьте отдалённую площадку над морем, с которой внезапно раздаётся неожиданный ноющий звук. Вы заходите в узкую арку и обнаруживаете там девятерых арабских мальчиков, которые неумело, но страстно терзают два барабана и семь волынок. Шотландцы из них, как из меня ниггер, но они очень, очень старались.

Матушку свою, кроме прочего, люблю за актуальность её страхов. Когда я была четырнадцатилетней девственницей, она страшно боялась за мой моральный облик, например, а потом это категорически прошло, хотя как раз наступило самое время. А сейчас получила депешу от сестры: мама услышала, что в Израиле выпадал снег, и теперь остро переживает, что я мёрзну. Двухчасовой снегопад десятидневной давности в Иерусалиме её тревожит. А то, что в ста км от Тель-Авива уже неделю ракетные обстрелы, – не-а. И слава богу, что так.

Сажая мужа в такси до аэропорта, внезапно очень расстроилась и домой возвращалась с таким перекошенным лицом, что продавец сока спросил: «Хау а ю». «Хазбанд флааай», – взвыла я и ушла, размазывая слёзы. Вечером сок мне был за полцены.

Одиночество в чужой стране располагает к странным поступкам, поэтому я решила завершить шабат празднованием Патрика и сплясала рилл под айфон, насколько это возможно после четверти пиццы. В разгар позвонил муж и начал допытываться, почему у меня сбито дыхание. Я, конечно, не призналась, потому что объяснять получилось бы долго и неубедительно.

А через полчаса мою дверь пытался взломать англичанин. То ли этажом ошибся, то ли пришёл на рилл, захватчик. При Диме такого не было!

А прямо сейчас под окнами прошёл безмятежный чёрный мальчик, у которого поверх футболки позвякивает многорядное «бриллиантовое» ожерелье.

Таки белой женщине нечего делать на Левински после заката. Сподобилась повидать большой чёрный член в деле – он писал. Познавательно, но я бы обошлась.

Аж вот присела у Дизенгоф написать, что увидела религиозного еврея, обременёного двумя младенцами, на руках и в коляске, который при этом быстро катил на роликах, развиваясь кудрями.

Случайно поймала вайфай в порту и уселась на землю, чтобы обработать и отправить в инстаграм красивенький полицейский катер. Я, как обычно, в костюме арабского нищего, в одеяле и с сумкой-мешком. Сейчас заметила странный взгляд проходящих туристов – похоже, я порождаю миф о тель-авивских бомжах с айфонами.

Своими глазами увидела Центр Мирового Сионизма – такая вывеска скромно горела на одном из домов. Я не поверила себе и остановилась как вкопанная: «Ты смотри, Дима, они даже не скрывают». Поймите правильно, в детстве у меня была книжка «Сионизм без маски», и теперь я чувствовала себя, как американский школьник, попавший в СССР времён холодной войны и увидевший какой-нибудь «городской комитет Коммунистической партии Советского Союза».

Разбила бутылку абсента в дьюти-фри, как только оплатила. Заменили, святые люди.

Москва – Тель-Авив – Иерусалим

В свое первое израильское путешествие я поселилась в Иерусалиме и была, помнится, сражена покоем, который по сравнению с московской жизнью казался каким-то невероятным – теплое молоко в космосе. Меня, как и всех, сразил иерусалимский синдром, но я не воображала себя библейским героем и не наряжалась в белое. Я просто нашла себя в центре мира (даже в центре центра мира, потому что жила на Кинг Джордж), и там оказался покой. Был он столь всеобъемлющ, что в следующий раз я поселилась в Тель-Авиве, решив, что возвращение оттуда в московскую суету будет менее травматичным. Из Тель-Авива приезжаешь отдохнувшим и готовым к подвигам, из Иерусалима возвращаешься пустым и свободным от всего, в том числе и от амбиций, необходимых для успешной московской жизни. В Тель-Авиве вместо покоя процветают расслабленность и добродушие, Иерусалим никакого особенного тепла не излучает. Это немного напоминает Москву, где прохожие приучены скользить, не задевая друг друга, – таково условие сохранения порядка в мегаполисе. В Иерусалиме люди скользят не только в пространстве, но и во времени, в ауре своей культуры и веры, глядя сквозь чужаков, как мы глядим через стекло – не замечая, не раздражаясь, не пытаясь ничего изменить. Есть, разумеется, торговцы в Старом городе, для которых каждый турист – добыча, и есть просто жители, не отягощённые крайними убеждениями, как везде. Но общее состояние соответствует весенней погоде – в среднем на пять градусов холодней, чем в Тель-Авиве.