Бродячая женщина

– Очень хорошо, под ноги можешь смотреть, и хватит. Постой пока, – мы переступили порог, и он отпустил меня, чтобы запереть дверь и ставни. Я покорно ждала, наслаждаясь нарастающим абсурдом. Конечно, могла бы начать беспокоиться. Паспорт, айпад и кредитка остались дома, так что я в худшем случае могла попасть на водительские права, несколько сотен баксов и телефон. Ах, ну и на девичью честь и жизнь заодно. Прислушалась к себе – страха не было.

Шахор беззвучно приблизился и не то чтобы обнял, но аккуратно, не прижимая, взял руками и просто встал рядом.

– Интересно, как ты при всей тревожности такая безрассудная… Хотя понятно.

– Я всё время на войне со своими страхами… Почему понятно? – меня заполнял покой, возникающий от тяжести ладоней и мягкого корично-кофейного запаха. Бармены пахнут удовольствиями, если не перегаром.

– Кошачье. Чуткость, любопытство. Боятся и лезут, знают про девять жизней, ловят настроения.

«Эхма, всё-таки до банальностей докатились. Кооошечка, значит, киииска».

– Телом разговариваешь. Сейчас здесь напряглась, – потрогал между лопаток, – и хвостом дёрнула.

Хвост он обозначать не стал.

– Пошли, тут недалеко.

Он довольно быстро повёл меня узкими темнеющими улицами, капюшон упал на плечи, но я всё равно не понимала, где мы и куда идём. Ну да чего уж там. В конце концов, мы подошли к калитке, Шахор просунул руку между прутьями решётки, отодвинул засов и впустил меня в садик.

На плечо спикировала веточка с коричневыми листиками и жёлтыми семенами.

– Чего это? – тревожно спросила я.

Шахор осмотрел ветку и веско ответил:

– Это какая-то неизвестная фигня. Сейчас у Хавы узнаем.

Перед нами стояла толстая седая женщина. Я, конечно, вздрогнула.

– Да что ж вы здесь все бесшумные такие, – пробормотала я и сразу поздоровалась, как положено, с фальшивой туристической интонацией, – Хаааай.

– Айфора деревом интересуется, Хава.

Женщина также внимательно поглядела на ветку и важно ответила:

– Должна согласиться с мнением Шахора, это действительно какая-то неизвестная фигня.

– Но она растёт в вашем саду, мадам, не мешало бы её разъяснить всё-таки, или нет?

– Как посмотреть, девушка. Возможно, это я живу в её саду, и тогда стоит озаботиться, чтобы она знала, как меня зовут. А если нет, то имя Неведомая Фигня подходит ей не хуже любого другого.

– О’кей, – вообще-то реплика о чисто русском нелюбопытстве, нетрадиционном для женщины по имени Хава, вертелась на языке, но я помнила, что Шахор просил не наскакивать. Они здесь как-то иначе общаются, с должной иронией, но без агрессии, надо бы сначала присмотреться.

Я и смотрела на сумеречный сад, веранду, женщину в тёмном платье, на её поблёскивающую седину и большие тёплые руки. Я узнала, что они тёплые, когда она усадила меня на диванчик и укутала пледом.

– Ножки подбери, замёрзнут, – и я послушно поджала ноги, привалившись к плечу Шахора.

«Кстати, я перестала называть его мальчиком». К ночи люди часто утрачивают возраст, а в этом городе все древние, и он, и Хава, и даже мальчишки-ешиботники, играющие на улочках Старого города. Помню, в первый свой приезд я спросила у торговца покрывалами, как пройти к Стене Плача, он показал и уточнил: «Где мальчики играют в мяч, поверни налево». «Интересно, – подумала я, – они что, всегда там играют?»

Когда же дошла и увидела, поняла, что, в самом деле, всегда, они такие же вечные, как наши московские воробьи, которые возятся в газонной травке у Кремлёвской стены из лета в лето, из века в век.

И эти двое, и та рыжая… Господи, опять из воздуха.

– А, ты уже не вздрагиваешь. Это Джин.

Девица манерно пошевелила пальчиками и опустилась в плетёное кресло. Интересно, на кой ему я, когда тут такие красотки. Шахор успокаивающе погладил меня по голове и, слава богу, ничего не сказал.

Следующего гостя я всё-таки успела услышать, прежде чем увидела. Пол скрипнул, когда появился тяжеловесный блондин и тут же потянулся к столу, на который Хава поставила блюдо с маленькими сырными булочками.

– Лаван.

Я плохо различала лица, но люди казались неуловимо схожими. Возможно, их объединяла естественность движений, даже белобрысый толстяк был по-своему изящен, как большой корабль, вплывающий в узкие проливы. Или они просто были местные.

Ещё одного гостя, точней, гостью, я тоже не услышала, но тут уж не моя вина: луна всегда приходит тихо. Вчера в Тель-Авиве я наблюдала, как она смотрится в море, ещё не совсем круглая, а сегодня луна стала целой. Наверное, в Иерусалиме всегда полнолуние.

– Я смотрю, ты вошла в Джер, а Джер вошёл в тебя.

– Ммм?

– Город.

– А. Я думала, руна, Jera, руна безвременья.

– И вечного возвращения. И много ещё чего. И город тоже.

Мы обменивались короткими фразами и короткими словами, мне на секунду стало неловко от их ложной многозначительности, но нам действительно хватало, чтобы понимать.

– Как грибы.

– Лучше, потому что не грибы, это вообще тут всё так.

Хава принесла большой чайник, запахло травяным настоем. «О, щас меня опоят», – подумала я и поудобней пристроила голову на груди Шахора.