Бродячие собаки

— А где мой друган? — шумел Рассохин. — Я ему тут такой наган привез. В садике?

— Простудили его в садике. Не смотрят за детьми. Дома вон с температурой лежит, — отозвалась уже из кухни Танчура.

— Я не лежу. — Гости обернулись на голос. Из спальни вышел Вовка, хмурый, на щеках красные пятна.

— Во-о, орел! И ничо он не болеет! — Рассохин присел на корточки.

— Щас же иди тапки надень, — закричала Танчура. — Пол ледяной, он ходит. Ну-ка, кому сказала!

— Иди скорее. — Рассохин подхватил Вовку на руки. — Что я тебе привез.

— Наган. — Вовка заерзал, выкручиваясь из рук Рассохина. — Пусти. Я большой.

Через пять минут здоровенный полосатый кот с задранным хвостом носился по диванам и креслам, уворачиваясь от резиновых пулек.

— Ту-у, ты-дых. Я его ланил, — долетали на кухню отзвуки Вовкиной охоты. — Тах, тах!

Танчура приоткрыла дверь в сени, кот лётом выскочил наружу. Вовка ударился в рев.

— Зачем выпустила? Он ланеный. Он там подохнет! — Засобирался следом.

— Я т-те пойду. Температура не спадает, он на мороз собрался. Щас же положи куртку…

— Ну боец. Охотник растет, — прямо лучился радостью Рассохин. — Наливай, хозяин. Какую мы им пулю отлили, ха-ха!

— Вот увидишь, он еще что-нибудь придумает, — повторил Глеб. — Для них с прокурором это вопрос выживаемости. Оправдаться они могут только одним способом, обгадив вас.

— Эксперты дадут заключение, что пуля выпущена из карабина Курьякова и все. И не отвертятся, — отмахнулся Рассохин. — Скажи, слабо тебе написать?

— Там же никакой пули не было, — сказал Венька.

— Да я знал, что они ту первую запсотят. Вторую-то я к себе в карман положил. Давай еще по одной. — Рассохин подцепил вилкой огурчик. — Ну ты, Глеб, этого москвича приложил.

— А чего он: «карманный». Ты еще сначала посади меня в карман. Всякая жаба будет мнить тут себя подводной лодкой. — Журналист после стычки с Холеным как-то подзавял. Больше помалкивал.

— Ну что, будешь писать? — спросил Рассохин. — Напряг он тебя с редактором-то?

— Интересно, что они еще придумают? — Глеб повернулся к Веньке. — Ветеринар же заметил, как он пулю подложил. Ты ее в руке держал?

— Ну и что, — хрустел огурцом Рассохин. — Пуля-то из лося!

— Эксперта купят?

— Нет. Я там ребят знаю. Крепкие. Не пойдут.

— А кто он, этот кандибобер?

— Какой-то Курьяковский друг по университету, что-ли.

— Говорят, в администрации президента, — крикнула от телевизора Танчура.

— Шишкарь.

— Ага, старший помощник младшего дворника. Так ты будешь писать?

— Ты меня не заводи. Наливай. Глеб Канавин мастер пера, а не топора. Я люблю, чтобы все было доказательно. А тут что. Пуля?

— Ну-у, паразит! Щас отниму, — раздался крик Танчуры, и в ту же секунду в кухню влетел Вовка. Прополз на животе под столом между ног сидящих. Спрятался за стулом Рассохина. Следом вошла Танчура.

— Где этот паразит? Смотрю фильм, а он в экран стреляет. Погас и не включается.

— А чо они все на одного накинулись? — выкрикнул из-за стула Вовка.

— Кто?

— Бандиты там на одного. — Глаза у мальца сверкали. — Пуля остановит подонков!

— Ну что ты, мать. Он же спасал, — засмеялись за столом.

— Пузатому плямо в пузо попал, — ободренный смехом взрослых похвалился Вовка.

— Только зайди мне, я т-те, — пригрозила Танчура. — Вень, иди включи. На самом интересном месте…

— Ну давайте, за Глебову статью, — поднял рюмку Рассохин.

Глава девятнадцатая

Впервые в жизни прокурор чувствовал себя преступником. Маялся по ночам, представляя себя то в суде, то на коллегии в прокуратуре. И все не мог придумать, как оправдаться. Подсказку он увидел во сне, в образе черного человека с дульными отверстиями во лбу вместо глаз. Это был киллер, и он давал показания в суде против него, прокурора Курьякова. Ветер раздувал полы черного пальто киллера, свистел в зрачках-дулах. От этого свиста Курьяков и очнулся. За окнами спальни рвал и гудел о железо ветер.

«Эксперты заставят карабин заговорить. Он даст против меня показания… Главный свидетель. Без него они ничего не смогут доказать, — легко и ясно, как это бывает сразу после сна, думал Курьяков. — Карабин исполнитель, я заказчик. Если не убрать его, он выведет на меня. И тогда… никакого «тогда» не будет», — оборвал сам себя прокурор.

К утру, ворочаясь под одеялом, он разработал всю операцию по устранению «киллера» в деталях.

Вечером того же дня он заехал в райотдел милиции. Поднялся в кабинет к начальнику. Как он и рассчитывал, лицо полковника Штырлина к концу рабочего дня сделалось одного цвета с медным иконостасом на боковом столике.

— Зачем он тебе? — Удивился полковник, когда Курьяков попросил на ночь отдать ему карабин.

— Там инициалы мои выгравированы, спилить хочу.

— Понятно. Утром верни, а то эти журналюги пронюхают, вонь поднимут. — Полковник не скрывал удовольствия. Сам Курьяков, без конца макавший его мордой в грязь за взятки гаишников, превышение полномочий участковых, пришел на поклон. — Выпьешь?

— Наливай.

Но в подвал, где находилась оружейка, Штырлин сам не спустился.