Бродячие собаки

— Что прошло, то теперь не вернется, а что будет, не надо тужить, — бодря себя, пропел Петруччио. Выпил, и сердце присмирело. Боров перестал играть глазками.

Вспомнив, Петручио побежал в родильное отделение. Пятнистая матка ночью опоросилась. Семеро поросяток лежали у материнского брюха, причмокивали. Восьмой, поджав желтоватые копытца, валялся у двери. Петруччио на вилах отнес мертвенького в клетку к оставшемуся в живых хряку: «На десерт тебе, Бульдозер!»

Запряг в сани Сивку, раскормленную широкозадую кобылу. Бросил в сани пару мешков дробленки, притрусил сверху соломой. Ну-ка предколхоза навстречу попадется. Дробленку завез по дороге тетке Шуре. Такса известная — бутылка. Сунул в сани пару пузырей и духом воспарил: «А-ап, и тигры у ног моих сели. А-ап, и в огненный обруч летят…» К дому подъехал, стишал. Не любит Наташа такого его веселья.

— Наташа, я пришел к тебе с приветом, рассказать, что солнце встало, что своим весенним светом на ветвях затрепетало, — с порога закричал Петруччио.

— Петь, ну когда это кончится. Опять с утра пьяный! — Наталья, уже одетая на работу, у зеркала стояла, пятнышко синенькое на шее пудрой маскировала.

— Как ты на меня ни ругаешься, а я тебя, Наташ, все равно люблю…

— Не паясничай, — крикнула Наталья так, что Петруччио вздрогнул. — Надоело!

— А я тебя все равно люблю, — с пьяным упорством повторил Петруччио. В зеркале ему было видно лицо жены. Запавшие глаза ее горели сухим упрямым огнем.

— Наташ, поедем с тобой в Париж? Мне колхоз двадцать одну тысячу должен. Получу, и поедем. Или ты одна поезжай. Елисейские поля. Лувр. Хочешь, Наташ? Увидеть Париж и умереть. Ты бы, Наташ, так согласилась: увидеть и умереть?

— Суп на плите. Разогрей, поешь, Париж.

По дороге на работу Наталья думала о ночной встрече с Венькой. Вспоминала его слова, лицо: «А я кто, донор?»… Обиделся… Не станет больше со мной встречаться… Может, правда, аборт надо было сделать?…»

В садике здоровалась, помогала ребятишкам раздеться. Ласкала, спрашивала, шутила, а сама все поглядывала в окно. Загадала: если он Вовку в садик заведет, все у них хорошо будет. Глядь, Вовка один от ворот шмурлит. Головенку угнул, вылитый Венька. Вздохнула: «Будь, как будет…»

Егерь подвез Вовку до садика на «Буране» и упылил за реку на ферму. Нашел там Подкрылка. Тот снимал шкуру с павшей коровы.

— Ты мне больше таких кренделей по ночам не привози, — насыпался на него егерь.

— Вень, бля буду, виноват. Жить-то охота. Из-за этого белого кобеля меня чуть не удавили. От вас из гостиницы пришел, задремал, менты примчались. Тоже, где белый, как его, штуцер, сеттер. Правда, штоль, в ем наркотики на мильон долларов зашиты?

— Крылан прищурил глаза. — Во-о, бля, распотрошить бы. Всю жизнь по курортам ездить хватит…

— Куда они убежали? — прервал егерь.

— Вон от старой фермы туда, к поганому огороду.

Следы вывели егеря в конце концов на поляну, где убили лосиху. Он заглушил «Буран». Отвязал притороченные сбоку широкие охотничьи лыжи. Пошел по следу. Километра через два наткнулся на изглоданного лося. Цепочка собачьих следов тянулась к оврагу. Сбоку в стороне егерь заметил еще один след. Пес ковылял на трех лапах. «Он и есть, белый сеттер. Не привык ходить след в след, — подумал егерь. — Найда… жалко, и ее застрелят… Выла под окном, когда Танчура разродиться не могла. Разбудила… Свинья Вовку бы загрызла, отбила… Этим кренделям сказать, чтобы в нее не стреляли. А как поймаешь? Заманить куда-нибудь…»

Розмыслы егеря спугнул рокот вертолета, низко летевшего над лесом. «Опять Кашезубов со своей бандой кабанов гоняет, — подумал егерь. — Сволочь, божился, что не будет…»

Вертолет, уходивший к сосновому лесу, вдруг развернулся в его сторону «Это не нефтянники, вояки…», — определил егерь, разглядев пятнистую окраску и звезды.

Вертолет завис над поляной и, гоняя белые вихри, приземлился. Из дверцы выпрыгнул не Рассохин, как ожидал егерь, а все тот же Подкрылок в развевающемся халате. За ним выскочили на снег знакомый военный охотовед и крепкий молодой полковник в камуфляжном костюме без шапки.

Подкрылок, широко разевая рот, кричал что-то, указывал на егеря. Полковник злыми глазами оглядел лес, показал пилоту перекрещенные руки. Рев стих, лопасти обвисли.

— Опять за тобой, — закричал Подкрылок. — Эти каких-то собак-людоедов ищут!..

Глава тринадцатая

По личному приказу командующего округом генерал-полковника Воробьева закружилась невиданная лесная свистопляска. Командовал всей этой канителью полковник — Игорь Инчерин, возглавлявший десантную группу. Можно сказать, боевой офицер отбивал кусок хлеба у ханыг, подрабатывавших отловом бродячих собак. Но личный приказ командующего: «Отстреляй этих б… людоедов и до девятнадцати ноль-ноль доложи!»…

Через полчаса после разговора с егерем вертолет со звездами елозил над сосняком, куда скрылась вспугнутая в овраге стая. У открытой дверцы на пронизывающем до печенок ветру «потели» два снайпера. Удивленно тыкали вниз рукавицами на табунки лосей. Разглядывали в оптические прицелы цепочки вспугнутых кабанов.