Бродячий труп

Семнадцать. Вот, что она сказала. Точно. В этом я был уверен в тот самый момент, когда она произнесла это слово. Но вся моя нервная система должна была восстановиться, прийти в себя, запульсировать вновь, прежде чем я осмелился бы посмотреть правде в лицо.

— Детка, — пролепетал я. — Именно детка. Тебе только...

— Семнадцать, — договорила она за меня. — Восемнадцать мне исполнится только через двадцать два дня.

— Великолепно. Замечательно. О, мама!

— Вы нормально себя чувствуете, мистер Скотт?

— Конечно. Никогда в жизни не чувствовал себя более больным, вот и все.

— Вы ведь против, чтобы я сказала папочке, что вы приставали ко мне?

— Пожалуй, да.

— Или рассказала это толпе? Или закричала?

— Да, разумеется, да, — я сделал паузу. — Ты же не захочешь, чтобы твой папочка убил меня или чтобы меня растерзала взбесившаяся толпа?

Медленно я вернулся обратно на пуф. Моя спина окаменела от слишком долгого стояния.

— Ладно, Зазу, — тупо проговорил я. — Я так полагаю: когда твой папочка откинет копыта, ты станешь бугром в его шайке.

— Возможно.

Она улыбнулась, а я нахмурился.

Ты, черт возьми, подумала обо всем, моя сладкая. Мне вот что пришло в голову: ты случайно не напала на бедного маленького мальчика.... А, забудь об этом. Мне совсем не нравилась ее улыбка. И не желал я этого знать. Я хотел мартини.

Мартини — Сивана. О ней я тоже мог забыть.

Моя жизнь превратилась в руины.

— Очень сожалею, мистер Скотт. Очень. Но я должна думать о папочке. Я очень люблю своего папочку, мистер Скотт.

— Да прекрати ты ради Бога звать меня мистером Скоттом! Ведь я же только что изнасиловал тебя, разве нет?

Она снова заулыбалась. Вообще она много улыбалась. Еще бы — она делала это за нас обоих.

— Так вы поможете? Поможете папочке?

Я посмотрел на обнаженную грудь Зазу и рассеянно проговорил:

— Знаешь что? Ты выглядишь гораздо старше семнадцати!

— Я начала развиваться, когда мне едва исполнилось двенадцать. Это меня жутко стесняло.

— Ага.

— Когда мне исполнилось четырнадцать, все старшие мальчики...

— Ага.

— Вы не поверите, сколько неприятностей это мне доставляло.

— Ага, — я походил на больного жука.

Конечно, размышлял я, это могло доставить невероятные неприятности Зазу. Но я мог бы поспорить почти на что угодно, что они не могли идти ни в какое сравнение с теми неприятностями, которые доставит мне она...

3.

Я сидел в своем «кадиллаке» со спущенными шинами рядом с «Джаз-вертепом», ощупывая шишки на голове и громко постанывая. Не из-за боли в голове и ребрах, практически во всем теле, а из-за мыслей о Зазу, вгрызавшихся в мой мозг, как термиты—людоеды.

И не только из-за мыслей о Зазу. Была еще и Сивана. Она больно измочалила мое ухо, когда я позвонил ей всего лишь с десятиминутным опозданием, чтобы отложить нашу игру в шарики из-за того, что я потерял свои шарики. Я узнал, что из себя представляет ирландско-египетский темперамент. Я правильно догадывался — в нем не было ничего приятного.

От ее голоса у меня чуть не лопнула барабанная перепонка. Мне не следовало выслушивать все, но я пытался вставить хоть слово. Поэтому жуткий шум от брошенной ею трубки почти не произвел впечатления. Уронив свою трубку, я стоял, держась за ухо и размышляя. Все, подумалось мне. Потом пришла в голову иная мысль: к черту ее вместе с пуговицей в пупке! Есть и другие пупки.

Прежде чем уйти из дома, я поговорил еще десять минут с Зазу, поглаживая ухо. Она действительно много знала обо мне. Например, раз я пообещал ей что-то, то выполню это, если только меня не убьют. Пусть даже она вырвала у меня заверение с помощью шантажа. Поэтому-то я должен быть очень осторожен со своими обещаниями. В конце концов, я согласился посвятить двадцать четыре часа ее делу, постараться навести ужас на Ники Домано и на всю банду Домино. Я, мол, приложу к этому максимум усилий. Но, само собой разумеется, она уже никогда не проникнет в мою квартиру. Уже никто не попадет сюда. Разве что только со свидетельством о рождении. Так что у нее другого такого больше шанса не будет. Хочешь, решайся, хочешь, нет. Она решилась.

Потом она сообщила, что шайка Домино ошивалась в «Джаз-вертепе», который одно время был штаб-квартирой папочки и его головорезов. Она знала, кто пытался убить Александера, но застрелил вместо него Старикашку. Я не согласился с ее логикой, но мне нужно было знать, кто прихлопнул Старикашку. По ее словам, Александер видел стрелявшего. Она назовет его, когда я вернусь. Если я вернусь...

Да, Зазу все еще находилась в моей квартире, одев, естественно, плащ.

Оставив «кадиллак» на месте, я вызвал такси, потом позвонил в круглосуточно работающий гараж, заказал новые шины и попросил сделать все побыстрей.

По пути домой я обкатывал в голове несколько идей.

Не очень-то ловок я оказался.

Я работал на мазурика. Мне это совсем не нравилось. И мне полагалось внушить ужас другим мазурикам. И ничего хорошего из этого не вытанцовывалось.