Бродячий цирк

Я рассказал Маре то, что услышал и увидел накануне вечером. Мне хотелось с кем-то поделиться впечатлениями, а приключение, которое мы пережили накануне, как мне кажется, сблизило нас.

Сначала я думал, что она и не поверила. Мало того — ещё и обиделась за то, что ей, здравомыслящей девочке, вешают на уши такой длины макаронины. Но она вдруг сказала:

— Мне кажется, нам нужно пойти и извиниться.

— Куда? За что?

— В тот дом. Мы же там порядочно натоптали!..

«Для неё это место в лучшем случае останется населённым призраками посёлком», — сказал Аксель. Но, похоже, Мара не зря настолько задержалась в компании безумных бродяг.

Она по своему обыкновению схватила меня за рукав.

— Пошли прямо сейчас. У нас ещё куча дел! Я не понимаю, как это Капитан хочет двинуться в путь сразу после представления. Он, видно, совсем тронулся головой… Чтобы быстрее загрузить весь этот хлам в автобус, нам понадобятся лопаты и грабли. Значит, ты говоришь, здесь есть невидимые живые люди? Может, они одолжат нам лопаты?

Мы с трудом отыскали тот самый дом. Рядом с крыльцом, нелепо задрав одно из задних колёс, лежал трёхколёсный велосипед, которого раньше не было. Дверь оказалась заперта. Я постучал, а Мара, немного поколебавшись, громко сказала:

— Мы пришли с миром. Извините, что в прошлый раз вошли без спросу и нанесли вам в комнату грязи. Обещаем, что впредь будем разуваться.

Замок щёлкнул, но мы ещё с полминуты переглядывались и не решались потянуть за ручку.

Решившись, мы вошли в дом. Кто бы ни жил в этом доме, кажется, он на нас не злился. Он приготовил замечательный кофе, добавил туда именно столько сливок и сахара, сколько я люблю. Правда, самого хозяина мы так и не увидели, но сообщили пыльному сервизу в общем и веточкам вербы в высокой вазе в частности, что через час на главной площади состоится выступление для всех жителей городка независимо от того, можно этих жителей увидеть или нет.

Я считал, что это несколько грубовато, ведь эти бедняги считают, что они просто немножечко незаметны, если можно так выразиться, невзрачны и сливаются с пейзажем, но Мара сказала, что мысль выражена как нужно.

— Мы же не можем их увидеть, — резонно заметила она.

Мне нечего было возразить.

Мы вернулись в лагерь к Марининому любимому времени — когда начиналась самая суета, когда все бегали и хватались за голову. Она мгновенно влилась в эту суету, и скоро над площадью разносился командный голос. Я попытался было улизнуть, но был пойман буквально за шиворот высокой Анной.

— Ты привёл с собой дракона, — шепнула она мне, — за это будешь мышкой-драконоборцем.

— Это всего лишь Марина, — сказал я. — Она хорошая. Просто очень шумная.

— Быстро же вы поладили, — Анна отступила от меня и оглядела с ног до головы, будто бы отыскивая этому какое-то одной ей видимое подтверждение. Она сама уже была на пороге перевоплощения в мышь: вокруг талии обвязана верёвка — хвостик с забавной кисточкой на конце; мышиного цвета шаль на плечах, несмотря на неброскую расцветку, превращала её почти что в цыганку.

— Можно я не буду драконоборцем? — попросил я. — Можно я буду видимым зрителем или хотя бы подержу шляпу?

— Все прочие роли уже разобрали, — отрезала Анна. — А шляпа себя прекрасно сыграет и без тебя. Запомни, если ты в труппе — ты на сцене. Бери пример с Марины. Она начала активно участвовать в жизни цирка с первого момента своего появления, и с тех пор мы никак не можем избавиться от её участия.

— Да, капитан, — я отсалютовал и отправился искать настоящего Капитана, размышляя над тем, сколько разных зонтиков можно извлечь из одного чехла. Эта шутка вполне в духе Акселя: он-то ожидал, что зонт в чехле с надписью «Марина» будет совсем другого цвета по отношению к местным обитателям.

Интересно, какой Марина была в детстве? Всё ли успевала или даже родилась с запозданием, и с тех пор врывается как угорелая в каждый свой день, надеясь нагнать ускользающее от неё время?

Когда двинемся дальше, — решил я, — обязательно расспрошу. Про моё детство знают, по-моему, все, а вот я ни про чьё не знаю совсем. Для приютского чужое детство в окружении мамы и папы и доброго десятка родственников — это некий фетиш, сладкая конфета в цветном фантике. Что-то вызывающее буйную радость и тихую грусть одновременно. Никто не относится к детству с таким трепетом, как сироты и беспризорники.

И я в предвкушении зашуршал фантиком.

Интерлюдия