Читаем Бродяга полностью

Прежде чем вырасти в эпидемию, прежде чем обернуться беспорядочным и стихийным движением, бунт охватывает каждую отдельную душу. А бывает, что тихий и смирный человек всё молчит и ничего, казалось бы, кроме своего маленького хозяйства не желает знать. Но однажды окружающие, к удивлению своему, угадывают в нём волка в овечьей шкуре. И вот шкура летит прочь, волк скалит зубы, окружающие недоумевают. Но бунт – состояние краткосрочное, отступающее как болезнь, тающее как пена. Проходит время, и тихий человек, придавленный совестью, делается ещё тише.

Откуда эти приступы неистовства? От рабской ли привычки жить под пятой или от тоски по невиданной в Европах свободе – каждый пусть принимает, что ему ближе.

Неудивительно, что посягательства на внешнюю свободу толкают к бунту. Впрочем, находились люди беспримерной внутренней свободы, умевшие презреть любое внешнее принуждение. Чего стоят хотя бы мученики за веру. При полной внешней свободе бунт может вспыхнуть как несогласие с общепринятым внутренним рабством. Другими словами, нежелание внешне свободных людей сделаться внутренне свободными, противопоставив себя пошлому и обыденному, заставляет наиболее чутких демонстрировать своё несогласие и самостояние через уход.

Странник и разбойник! Эти эрос и танатос бунта так же органично присущи просторам Руси, как берёза и ёлка.

Не найдя в заботах века сего и следов совершенства, человек бежит из мира, не осенённого Божественной ризой. Его влечёт мир таинственный и непонятный, но вместе с тем обещающий постижение недоступных большинству высот и глубин. Ищет странник то место, где риза Бога касается земли. Ищет – спрашивает у леса, прислушивается к ветру. Ищет, потому что знает, что притронувшемуся к этой ризе открываются богатства неисчислимые и блаженства неизреченные...

Недовольные жизнью и несогласные с государственным тяглом устремлялись когда-то на Дон или Яик. Но всё изменилось, горизонты стали шире, и тех, кто не сумел устроиться дома, влекут теперь другие реки.

Н. С. Лесков, повествуя о бродягах XVII, XVIII и XIX вв., пророчески опасался появления в веке XX бродяг цинических, начинающих свою карьеру прямо с глумления и угроз. И ведь как в воду глядел! XX век стал апофеозом всякого рода шатательства и неблагонадёжности. Элиту бродяг XX столетия составили диссиденты, возродившие моду гнушаться Россией и бегать за границу. Безусловно, были среди них люди честные, которые, однако, честному признанию общей вины, ставшей причиной посыпавшихся затем бед, предпочли жаловаться и канючить. Были даже и такие, которых насильственно, как непрошенных гостей, выдворяли из родной страны. Но под шумок этих изгнаний потянулся за границу целый караван. Мало-помалу диссидентствовать у нас сделалось своего рода игрой, очень привлекательной для людей, которых когда-то называли в народе «шатунами» или «бродячей сволочью». А точнее, для любителей лёгкой наживы или фальшивой славы, сколачивающих на общих неурядицах капитальцы.

Век XXI, охолодивший диссидентствующих и совлёкший с них лавры, явил новый тип бродяг. Это бродяги-глобалисты, новые кочевники, от преизобилия или, наоборот, в поисках лучшего места, шатающиеся по всему белому свету. Они не привязаны ни к какой земле, ни к какому обычаю, они не одержимы борьбой. Им хорошо там, где меньше налогов и больше пива. Для них то, что приятно, то и свято. Смешиваются народы, смешиваются святыни, остаётся незыблемым только одно – удовольствие. А удовольствие требует забвения и отречения.

Но зачастую человек только кажется сам себе кочевником, способным посвятить жизнь поискам жирных пажитей. Слишком поздно он понимает, что смешон в этом костюме. Угнетённый неправдой и несправедливостью, любит он думать: «Такое может быть только в одной стране мира!..» Эти слова подают утешение и надежду. Выходит, что если возможно на свете беззаконие, то возможно оно только в одной, хоть и жирной, точке на планете. И от него ещё можно укрыться там, где жива справедливость. А всё, что ни творится в чудном обиталище справедливости, само собой, покажется единственно правильным и нужным. И нипочём потом не вытравишь упование на дальние страны и чужие берега! Потому что сильна жажда правды и справедливости, неистребима вера, что где-то, не на небе только, но и здесь, на земле, есть город с перламутровыми вратами, и все алчущие могут прийти и взять воду жизни даром!

Бредут по дорогам Руси странники, тащатся бродяги, мчатся лихие люди. Отчего не сидится им дома? Скучают ли они? Бунтуют ли? Тщатся ли растормошить себя? Или хотят по собственной воле жить, наслаждаясь ощущением того, что все стороны света распахнуты перед ними как двери собственной спальни?

Да кто они, в самом деле?! Странники-богоискатели? Или разбойники, алчбою гонимые?

Постой, странный человек! Остановись! Поведай свою историю...

***

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее