Бродяга и фея (сборник)

Но вот однажды, как-то под вечер, он вдруг услышал тихий мелодичный перезвон. Портной подумал, что это ему показалось, и не стал оборачиваться. Ведь в городе давно уже не слышалось ни музыки, ни пения, ни даже связной речи, а вместо говора толпы был слышен только мерный гул.

Перезвон повторился. Портной обернулся… и увидел человека. Тот смотрел на него и улыбался. В правой руке человек держал короткую, аккуратно обструганную палочку. Человек был настолько тощ, что даже широкий плащ с чужого плеча не мог этого скрыть… а он еще и улыбался – должно быть, чтоб не так были заметны его впалые щеки.

– Эй, ты чего? – спросил портной, с трудом подбирая полузабытые слова.

Вместо ответа человек обернулся и провел палочкой по сосулькам, свисавшим с дерева – и вновь раздался мелодичный перезвон. Портной улыбнулся, а человек сыграл ему еще раз и еще, а потом вдруг спросил:

– Нравится, да?

– Д-да, – только и смог ответить портной, продолжая сидеть на земле.

Человек склонился в поясе, долго рассматривал портного, а потом еще раз, на этот раз осторожно, с опаской спросил:

– Так ты меня слышишь?

Портной утвердительно кивнул. Человек не обрадовался; он просто сел рядом с портным и стал вместе с ним смотреть на белую замерзшую реку.

Долго они так сидели и молчали. Портной, конечно, понимал, что это хорошо – наконец нашелся человек, который его видит и слышит. Да, нужно радоваться этому, нужно петь, плясать от счастья – ведь целых полгода… Но радость почему-то не приходила. На душе было тихо и пусто. Быть может, это оттого, что когда ты один, то пустоту вокруг измерить нечем, она бесконечна, и всё, а вот когда вас становится двое…

Портному вдруг захотелось услышать голос второго человека, и он спросил:

– Ты кто?

– Я… был музыкантом, – сказал человек. – Есть такой инструмент лалесина. Слыхал?

Портной хоть и смутился, однако кивнул, и музыкант продолжил:

– Но лалесина, как мне говорили, играла все тише и тише. И я ее разбил. И оглох, как и все.

Музыкант замолчал, долго смотрел на замерзшую реку, потом прошептал:

– Тишина – это смерть. Ты первый, кого я услышал. Спасибо.

Портной сдержанно вздохнул и не ответил. Ему казалось, что еще немного, и он поймет, что же случилось с городом.

Дул ветер, шуршала по спинам поземка.

– Пойдем, – сказал, вставая, музыкант и взял портного за плечо.

Портной послушно поднялся и пошел. Теперь колючая поземка мела прямо в лицо. Пока они сидели у реки, уже стемнело, теперь города не было видно, и только вдали, в бесшумной метели неверным пятном расплывался уличный фонарь. Фонарь раскачивался на ветру и скрипел неестественно громко.

– Куда мы идем? – спросил портной, хотя ему было безразлично, куда, лишь бы не оставаться одному.

– На площадь, к часам, – ответил музыкант. – Сегодня такой густой снег, что стрелки могут не выдержать, тронуться с места, и тогда мы услышим куранты.

Грим

В одном неважном театре… Нет, скажем так: в одном вполне приличном балагане давали пьесу. Балаган на то и балаган; люди приходят туда не мудрствовать, а отдыхать, и потому нравы там простые: во время представления зрителей обносят пивом, в перерывах между действиями паяцы глотают живых лягушек, сдобренных пряностями, а вместе с билетом каждый желающий может за дополнительную плату приобрести один кулек подпорченных яблок для бросания на сцену. Что представляли? Комедию. Окрестный люд, уставший после работы, с большим удовольствием смотрит комедии – они поднимают настроение, возвращают силы и дают, вместе с пивом и яблоками, хорошие сборы. Да и обстановка в балагане как правило непринужденная. Вот и на этот раз поначалу тоже были свистки, топот, потом на галерке взялись бить какого-то чудака, просившего не шуметь, а затем…

Зал оживился, но оживился по-хорошему: зрители забыли про драку и стали с интересом наблюдать за тем, что же происходит на сцене, а порой и сами включались в действие – тем героям, которые им пришлись по вкусу, они сочувствовали и подсказывали, оберегая их от возможных неприятностей, нелюбимых же освистывали и швыряли в них яблоками. Но это были уже совсем другие яблоки – они летели в негодяев, а не в тех, кто их играл. Актеры видели – зритель поверил, зритель сочувствует, – и оттого с каждым последующим эпизодом играли всё лучше и лучше. И потому не было ничего удивительного в том, что после того как упал занавес и актеры вышли на авансцену, зал разразился рукоплесканиями – событие в тех стенах дотоле неслыханное.

Успех! Настоящий успех! Актеры бросились поздравлять друг друга. Еще бы им не радоваться: ведь сегодня они играли как на большой сцене, у них получалось такое, чего они раньше в себе и не предполагали. Один лишь хозяин балагана… простите, хозяин театра был несколько недоволен: буфет почти что не дал выручки, зрители остались трезвыми и потому паяцы не смогли никого обобрать. Досадно… Но вскоре просветлел и хозяин – ему сообщили, что некто из публики, пожелавший остаться неизвестным, а точнее бравый секунд-майор от инфантерии преподнес труппе восемь с половиною дюжин шипучего с перцем.