Бродяга. Копьё Света

— Пресветлый, прости их прегрешения, прими в свои чертоги души заплутавших детей твоих, — склонившись над обезглавленным телом бандита, бормотала себе под нос нефилим, сложив руки в молебном жесте, возводя слова благоговения небесам и его жителям. Молитву она произнесла над каждым, прося у Светлого Бога милости и приема в чертогах, а так же помиловании и прощения.

Так и хотелось сказать, что не прислушается Пресветлый к ее словам, не простит бандитов, промышлявших убийствами и грабежами, но не сказал. Ведь ее вера, воспитанная и воздвигавшаяся в разуме, душе и сердце годами, так просто не исчезнет. Нужно постараться, чтобы раскрыть глаза подобным, яро верящим людям на истину происходящего вокруг. Но, ничего. У меня будет такая возможность, ведь они на моей территории. Я обязательно сведу жрицу с пути безоговорочной веры, покажу мир таким, каков он есть на самом деле. Или я не Князь Тьмы Северного государства!

— Тобольт! Жанто! Давье! Гантир! — резанули в тишине ритуальной молитвы имена покойных, названных их главарем, изрядно поджаренным полуифритом. На едва гнущихся ногах, почти ползком, он подходил к каждому из них и оплакивал, обещая отомстить, забрать жизнь их палача столь же изощренным способом.

— Это вряд ли, — сказал я Отору, по щекам которого текут слезы, смывающие соленными дорожками копоть от решающего удара Этиора. На мои слова благородный разбойник резко повернулся, и потянулся к клинку на поясе, желая напасть и сразиться. Но увидел самое последнее, пострадавшее от моего меча тело, располосованное наискось от плеча до бока, взревел раненым зверем:

— Хантар! — а потом кинулся на меня, с криками: — тварь! Убью! — но так и не напал, сил на атаку и выпад не было, а удар яростным кулаком, метящим мне в лицо, был перехвачен, а рука заломлена за спину, а сам бандит связан рунными веревками, призванными Ильтиримом. Понимая, что он проиграл и в ближайшее время его ждет схожий с товарищами исход, попросил у жрицы: — майнэ Жрица, помолитесь за упокой их души в храме, — опечалено опустил голову, принимая участь и неминуемый конец. А чуть слышно, лишь для меня добавил: — а тебе, ублюдок, я место в Аду приберегу.

— До встречи, — попрощался с разбойником, и напоследок сказал так, чтобы меня слышал только он: — и передавай привет лорду Отору и графу Оториусу от майна Шадара, — разбойник, услышав имена своих предков, а также мое, вздрогнул, сглотнул нервный комок и похолодел, не в силах назвать мой статус и титул, дарованный Темным Владыкой. Из его рта вырвалось лишь: «- Госпо…», и все, жизнь оборвалась. Ледяная игла, зажатая между моих пальцев, нашла свою цель, пронзая сердце, обращая его куском цельного льда.

— Сир Отор… — повернулась в нашу сторону нефилим, со взглядом полным благодати и прощения, но тут же сменила его на праведный гнев, пляшущий серебряными искрами в ее стальных очах. В мыслях жрицы уже сливался воедино текст очередной проповеди о прощении и втором шансе, мне адресованную, начиная: — сир Риат, вы вновь безвозвратно оборвали чужую жизнь… — ее проповедь продолжалась бы, не напомни я о миссии, которая важнее жизней разбойников и норм моей морали.

— Турнир, майнэ жрица, если мы не поторопимся, то он начнется без нас, — сказал нефилиму, откидывая в сторону тело покойного главы бандитской группы, резким движением, в полете, снимая с его плеч то, что послужит доказательство истинной смерти разбойника. — В Хварн? За частью Копья? — спросил я у светлой, держа в руках голову бандита, убирая ее к остальным, уточняя: — или проповедь о праведном пути послушаем?

— Сир Риат! — начинала злиться жрица, испуская вокруг себя Светлую магию, жгучую, как палящее солнце в пустыне. Рука нефилима потянулась было к посоху, моя в ответ к рукояти меча. Я готов принять бой, если она того пожелает, но жрица остыла, понимая, — миссия важнее наших с вами, сир Риат, разногласий в религиозном плане. Обсудим это потом, по завершению миссии.

На нашу перепалку, чуть не превратившуюся в сражение, смотрели все молча, но по-разному. Братья Ситир с явным намерением устроить тотализатор, полуифрит с желанием увидеть меня раскатанным, как масло по зажаренному куску хлеба, гном с интересом самого процесса сражения между держателем святого посоха и меча, а эльф отстранено, зная, что раскатанной маслом, при моем желании, станет нефилим. Посох же послужит надгробным камнем, к которому будут приходить и преклоняться, молясь Светлому, ее последователи.

— Тогда в путь! Хварн ждет! — сказал я, делая пригласительный жест к тянувшейся вперед дороге, на которую первым ступил гном, за ним братья, а после полуифрит, поддерживающий и успокаивающий жрицу, при этом кидая убийственные взгляды в мою сторону. И только Ильтирим, идущий рядом со мной, задался вопросом:

— Зачем вы его убили, Шед?

— Прошлое, Ильтирим, наше с его родом общее прошлое, — большего от меня эльф не услышал, да и не настаивал, это мои дела, мои вендетты и кровные клятвы о мести и смерти всем потомкам, без исключения. Он тут лишний.