Бродский: Русский поэт

Семантически обе части и на самом деле симметричны, но смысл для Бродского всегда главенствовал над семантикой. Тем более сам Лосев нашел и черновики стихотворения на подобную мрачную же восточную тему. «В черновиках отечественного периода сохранилось неоконченное недатированное стихотворение (РНБ. Ед. хр. 63. Л. 68 [22] и № 124):

Высокая бесцветная стена.
На этом фоне человек уродлив
(или прекрасен), точно иероглиф,
[…] письмена.

За той стеной, по-видимому, есть

пространство. Обитаемое или
безлюдное. И бурое от пыли.
Неважно. Все равно не перелезть.

Что ж, это даже к лучшему. Во мне

ни грусти, ни смущенья, ни тревоги,
я против продолжения дороги,
которая и привела к стене».

Пусть извинят меня либеральные бродсковеды, но я предпочитаю вычитывать в стихотворении то, что в нем написано, не уходя от главного смысла. Отчаянная ностальгия и тоска по родимому крову еще более усиливаются от образности стиха. Как это замечательно подмечено, дорога обратно, особенно если она невозможна, превосходит многократно тысячу ли (приблизительно 600 километров). В эмиграцию из Советского Союза уезжали навсегда. Кто-то относился к этому легкомысленно и даже радовался; кто-то, как поэт Иосиф Бродский или прозаик Александр Солженицын, отчаянно переживал. Конечно, это якобы китайское стихотворение — на самом деле о переживании русского поэта, покинувшего свою родину. Вчитаемся внимательно: «Ветер несет на Запад (и Запад написан с большой буквы, как у нас именовали именно западный мир, а не географическую часть света. — В. Б.), / как желтые семена из лопнувшего стручка, — туда, где стоит Стена».

Что же это за Стена стояла перед поэтом на том самом Западе, куда его занес ветер эмиграции? Похоже, это отнюдь не Великая Китайская стена, которая всегда была защитой для Поднебесной империи. Да и китайцы не станут писать запад с большой буквы. Это для них скорее край варваров — запад и север… «На фоне ее человек уродлив и страшен, как иероглиф, / как любые неразборчивые письмена…» Я понимаю западных исследователей, которые отмахиваются от утверждений самого Бродского, что «Письма династии Минь» не имеют отношения к китайским реалиям. При этом почему-то эти исследователи, как правило, прочитывают вторую часть стихотворения, как впечатление о Китае и китайской Стене. Но Стена находится по отношению ко всем бывшим столицам Поднебесной, и Чаньаню, и Лояну, и Пекину, скорее на севере, а по отношению к изгнаннику — на юге. Да, когда во времена жестокого собирателя Поднебесной Цинь Шихуанди Стену строили рабы и подневольные крестьяне, их сгоняли на работу без жалости, как в Воркуту или Норильск в сталинские времена. Тогда и возникла легенда о замурованном строителе, которого искала верная жена. Но эпоха Мин — это уже не эпоха Цинь Шихуанди. И Стена к тому времени стала для китайцев не концлагерем, а защитой от кочевых набегов — не слишком, правда, надежной.

Антон Носик правильно отмечает: «Все реалии приведенного стихотворения в сегодняшнем Китае проверяются, так сказать, на местности. И проверки, увы, не выдерживают. Первые заминки возникают с географией. Во-первых, дорога в тысячу ли — это, оказывается, всего лишь 500 километров… Так что даже пафос героя стихотворения трудно было бы оправдать столь незначительным расстоянием (императорский гонец преодолевал его за двое суток, а световое письмо — за полтора часа). Если уж мы заговорили о цифрах, то нелишне упомянуть, что ни одна, ни две тысячи ли во времена династии Минь не писались с нулями. Одна тысяча — это и чен, две тысячи — лян чен, по два иероглифа на каждое числительное, но уж никак не 1000 и не 2000. В описании Стены у Бродского проверку выдерживает лишь само это слово. Да, Стена действительно стоит. Но почему на западе?! Ведь стена была построена, чтобы защитить Китай от нашествия с севера! То есть относительно любого китайского города и любой провинции стена стоит на севере. Если же главный герой — изгнанник и живет по другую сторону Стены, то Стена может быть от него на юге (если смотреть из Монголии) либо на востоке (если смотреть из России или Европы)… Внешний вид Стены в стихотворении тоже никак не привязан к действительности. Во-первых, она имеет цвет кофе с молоком. Во-вторых, эта стена имеет высоту примерно 10 метров… Не лучше обстоит дело с психологией главного героя. Фраза „уродлив и страшен, как иероглиф“ звучит нормально для европейского уха, но человеку, писавшему ко двору во времена династии Минь, иероглиф никак не мог представляться ни уродливым, ни страшным…»