Бродский: Русский поэт

Уже давно ведутся дискуссии: состоялось бы дело о тунеядстве 1964 года, если бы не та персидская авантюра? Друг Бродского Яков Гордин считает, что роль этого неудавшегося побега в судьбе поэта преувеличена. Без всяких Персий, при явной чуждости его поэзии господствующей системе, рано или поздно тот или иной суд состоялся бы. Косте Азадовскому приписали наркотики, кому-то срок давали за бытовую драку и т. д. Алика Гинзбурга посадили якобы за подделку документов. Гордин пишет: «Активность КГБ спровоцировал именно стиль поведения Бродского в последующее после задержания время. Кто тогда не писал „упаднических“ стихов? Очень многие. Большинство молодых поэтов. Дело было не в антисоветскости стихов Бродского, дело в том, что они были чужие. А своей талантливостью и интенсивностью они разрушали те культурно-психологические стереотипы, на страже которых стояли руководство Союза писателей и соответствующий отдел КГБ. „Деспотизм“ прекрасно оценил стихи Бродского. Недаром на суде речь шла преимущественно об их пагубном влиянии на молодежь. Бродского репрессировали как поэта, а не как потенциального беглеца за рубеж. Свести же дело к самаркандскому эпизоду, игнорируя все последующее, — значит недопустимо упростить и банализировать суть драмы 1964 года».

Я мог бы согласиться с версией уважаемого мной Якова Аркадьевича, одного из немногих до конца верных друзей поэта, но нельзя не учитывать и человеческий, и даже ленинградский фактор. В Ленинграде Иосифа Бродского с неизбежностью ждали бы суд и приговор. Но в той же Москве не менее дерзкие и независимые «смогисты», и тунеядствующие, и бунтующие, так никакого суда и не дождались. В Москве, чтобы быть осужденным, смогисту Галанскову надо было выйти на Пушкинскую площадь с политическими лозунгами. Американский приятель Бродского, совладелец ресторана «Русский самовар» Роман Каплан, названный в том же «Вечернем Ленинграде» если не трутнем, то «навозной мухой», сообразил вовремя смыться из сурового Ленинграда и спокойненько осесть в более добродушной Москве. Благополучно переехали в столицу и Андрей Битов, и Евгений Рейн. Вполне допускаю, что в Москве без персидских авантюр Иосифа Бродского никто бы и не посадил. Другая была бы поэтическая судьба. Думаю, и в двадцатые годы в Москве бы Николая Гумилева не расстреляли. Хотя и приехал Яков Саулович Агранов из Москвы, но именно в Питере он мог позволить себе так вызывающе расстрелять великого русского поэта. В чем-то необычностью судеб они схожи: Николай Гумилев и Иосиф Бродский. И абсурдностью приговора, которым вряд ли гордятся ленинградские чекисты что двадцатых, что шестидесятых годов.

Персидский след придает этому абсурду какую-то конспирологичность. Думаю, что и сам Иосиф Бродский охотно романтизировал свой процесс 1964 года. Конечно, поэту интереснее быть не мелким тунеядцем, а неудавшимся угонщиком самолета и беглецом в загадочную Персию.

СУД НАД ТУНЕЯДЦЕМ

Я согласен с Яковом Гординым, что и без попытки побега в Персию рано или поздно советская репрессивная система дотянулась бы до Бродского. Очень уж он не вписывался в привычные стереотипы поведения. И все-таки этот неудавшийся побег ускорил вялотекущий процесс слежки за инакомыслящим. Тем более что и бывший приятель Иосифа Олег Шахматов сдал его на следствии по полной программе, сам отправившись в лагеря на целых пять лет. На суде в 1964 году над тунеядцем Бродским ему припомнили дружбу с Шахматовым. А перед этим натравили на поэта псевдодружинников Якова Лернера.

Чем так возмутил молодой поэт ленинградских блюстителей порядка? Неужто и впрямь тем, что работать предпочитал в летних геологических экспедициях, а все остальное время занимался творчеством? Кто бывал в экспедициях, знает, как много приходится трудиться подсобным рабочим. Думаю, к абсурдному обвинению в тунеядстве ленинградские власти обратились за неимением чего-то более серьезного. Никакого антисоветского негатива в стихах Иосифа Бродского не обнаружили, политикой молодой поэт не занимался. Между тем влияние его поэзии на молодежь стало резко увеличиваться. Его стихи уже широко распространялись не только в литературных кругах, но и в самой широкой аудитории. У меня до сих пор хранятся напечатанные на машинке стихи Иосифа Бродского 1960-х годов «Пилигримы», «Каждый пред Богом наг…», «Приходит время сожалений…», «Шествие», «Рождественский романс».

В 1960 году на «Турнире поэтов» во Дворце культуры имени А. М. Горького Бродский прочитал «Еврейское кладбище». Не самое лучшее даже из ранних его стихов, явно написанное под влиянием Бориса Слуцкого. Прочитанное на «Турнире поэтов», к примеру, не Бродским, а кем-то другим, оно не было бы никем замечено. Не было в этом стихотворении и пафосного педалирования еврейской темы, скорее, звучала печальная ирония.

…И не сеяли хлеба.
Никогда не сеяли хлеба.
Просто сами ложились
в холодную землю, как зерна.
И навек засыпали.