Брокен-Харбор

– Возможно, вам это удастся – на время. Может, как-нибудь управитесь несколько недель или даже месяцев. Но рано или поздно вы отвлечетесь. Позвонит ваш парень и захочет поболтать, или друзья станут уговаривать вас посидеть в пабе, и вы подумаете: “Только один раз. Ничего же не произойдет, если я пару часов поживу как нормальный человек. Я это заслужила”. Может, вы оставите Дженни в одиночестве всего на минуту. На то, чтобы найти инсектициды или бритвенные лезвия, больше и не надо. Если кто-то всерьез настроен убить себя, он найдет способ. И если это случится по недосмотру, вы будете корить себя до конца жизни.

Фиона втянула ладони в рукава пальто.

– Чего вы хотите? – спросила она.

– Мне нужно, чтобы Конор Бреннан рассказал о событиях той ночи. Я хочу, чтобы вы объяснили ему, что он не просто препятствует отправлению правосудия, а плюет ему в лицо. Он позволяет убийце Пэта, Эммы и Джека остаться безнаказанной. И обрекает Дженни на верную смерть.

Сделать то, что сделал Конор в те жуткие минуты паники и ужаса, когда Дженни цеплялась за него окровавленными руками и умоляла, – это одно, но стоять сложа руки и безучастно наблюдать, как любимый человек бросается под автобус, – совсем другое.

– Меня он слушать не станет, решит, что я морочу ему голову, но к вам он наверняка прислушается.

Уголок рта Фионы дернулся, и на миг ее губы почти сложились в горькую усмешку.

– Вы совсем не понимаете Конора, да?

Я едва не рассмеялся.

– Нет, совершенно не понимаю.

– Ему плевать на правосудие, на долг Дженни перед обществом и прочую ерунду. Для него важна только Дженни. Он наверняка понимает, что она собирается сделать. Если он признался вам, то только для того, чтобы дать ей этот шанс. – Рот Фионы снова дернулся. – Меня он, скорее всего, считает эгоисткой, думает, что я пытаюсь ее спасти только для того, чтобы она была рядом. Может, он и прав. Мне все равно.

Пытаюсь ее спасти. Она на моей стороне, и мне нужно просто суметь этим воспользоваться.

– Тогда скажите ему, что Дженни умерла. Он знает, что ее со дня на день выпишут из больницы, – скажите, что ее отпустили и она воспользовалась первой же возможностью. Если Конору не нужно будет ее защищать, он запросто сможет спасти свою шкуру.

Фиона покачала головой:

– Нет, он поймет, что я вру. Он знает Дженни. Она бы ни за что… Она непременно оставила бы записку, чтобы его вызволить. Непременно.

Мы понизили голоса, словно заговорщики.

– Может, тогда убедите Дженни дать официальные показания? Умоляйте ее, давите на чувство вины, говорите про детей, Пэта, Конора – про все, что считаете нужным. Мне это не удалось, но вы…

Она продолжала качать головой:

– Дженни меня не послушает. А вы бы послушали – на ее месте?

Мы оба оглянулись на закрытую дверь.

– Не знаю. – Я готов был взорваться от разочарования, на секунду перед глазами встала Дина, грызущая свою руку, но сил на это уже не осталось. – Понятия не имею.

– Я не хочу, чтобы она умерла.

В голосе Фионы прозвучала надтреснутая хрипотца. Казалось, она вот-вот разрыдается.

– Значит, нам нужны улики, – сказал я.

– Вы же говорили, что у вас их нет.

– Их нет – и на данном этапе уже не будет.

– Тогда что же нам делать? – Она прижала пальцы к щекам и смахнула слезы.

Я втянул воздух, и будто гремучий, токсичный газ насквозь прожег мои легкие и хлынул в кровь.

– На ум приходит только один способ.

– Тогда действуйте. Пожалуйста.

– Способ плохой. Но в исключительных случаях отчаянные обстоятельства требуют отчаянных мер.

– Каких?

– Редко – даже очень редко – ключевые улики попадают к нам с черного хода. По каналам, которые нельзя назвать стопроцентно законными.

Фиона во все глаза смотрела на меня. Ее щеки были мокрыми от слез, но она уже не плакала.

– То есть вы… – Она осеклась, затем осторожно продолжила: – Погодите. Что вы имеете в виду?

Так бывает. Не часто, далеко не так часто, как вы, вероятно, полагаете, но все же бывает. Потому что иногда полицейский позволяет какому-нибудь хитрожопому умнику себя разозлить, потому что какой-то ленивый ублюдок вроде Квигли завидует настоящим детективам и их проценту раскрываемости, потому что иногда детектив точно знает, что какой-нибудь парень вот-вот отправит свою жену в больницу или двенадцатилетнюю девочку – на панель. Потому что иногда кто-то решает поступить по собственному разумению в обход законов, которые поклялся соблюдать.

Я никогда так не делал – считал, что если не можешь раскрыть преступление честным способом, то вообще не заслуживаешь его расследовать. Я не стал бы закрывать глаза ни на подброшенную окровавленную салфетку или пакетик с кокаином, ни на дрессировку свидетелей. Никто и никогда не просил меня об этом – видимо, сослуживцы опасаются, что я сдам их отделу внутренних расследований, – и я благодарен им за то, что они меня к этому не вынуждают. Но я знаю о подобных случаях.

– Если в ближайшее время – скажем, сегодня – вы принесли бы мне улику, связывающую Дженни с преступлением, то я мог бы арестовать ее до выписки из больницы. После этого за ней будут следить, чтобы она не покончила с собой.