Поскольку первые два звонка оказались в известной мере многообещающими, Криц продолжил в том же духе. Его всегда отличала маниакальная привязанность к телефону. Он был горячим сторонником стрельбы дробью — чем больше звонков, тем больше попаданий. Постепенно в общих чертах у него сложился план действий. Еще один старый приятель был когда-то старшим сотрудником канцелярии председателя сенатского комитета по делам разведки и, хотя теперь превратился в лоббиста с обширными связями, предположительно сохранил тесные связи с ЦРУ.
Они поговорили о политике, о гольфе, а потом, к несказанной радости Крица, приятель спросил, о чем все-таки думал президент Морган, когда помиловал графа Монго, крупнейшего неплательщика налогов в истории Америки. Криц уверил собеседника, что лично он был против, а потом сумел перевести разговор на другое нашумевшее помилование.
— Какие ходят сплетни о Бэкмане? — спросил он.
— Ну, сам знаешь, — ответил приятель.
— Конечно, но где Мейнард его спрятал? Вот загадка.
— Значит, этим занималось ЦРУ?
— Ну разумеется, — авторитетно заявил Криц. — Кто еще был в состоянии вывезти его из страны под покровом ночи?
— Это интересно, — сказал приятель и замолк. Криц настойчиво предложил позавтракать на следующей неделе, и на том разговор иссяк.
Неистово набирая номера телефонов, Криц в который уже раз восхищался бесконечностью списка своих контактов. Все-таки власть сопряжена с кое-какими преимуществами.
Джоэл, по-иному — Марко, попрощался с Эрманно в семнадцать тридцать после трехчасового, практически без перерывов, урока. Оба были измотаны.
Холодный воздух проветрил ему голову, пока он гулял по узким улицам Тревизо. Второй день подряд он заглядывал в маленький бар на углу и заказывал пиво. Он сел у окна и смотрел, как местные жители спешат по своим делам, кто-то — домой, кто-то — торопливо делая покупки к обеду. В баре было тепло и накурено, и Марко снова мысленно перенесся в тюрьму. Он ничего не мог с собой поделать — перемена была слишком резкой, свобода — чересчур внезапной. Где-то в глубине души все еще гнездился страх, что он проснется, запертый в камере и какой-то шутник будет заливаться вдали истерическим смехом.
После пива он выпил эспрессо и вышел на темную улицу, глубоко засунув руки в карманы пальто. Повернув за угол, он увидел свою гостиницу, а потом заметил и Луиджи, который прогуливался по тротуару с сигаретой во рту. Вид у него был встревоженный. Марко перешел на другую сторону улицы, Луиджи последовал за ним.
— Мы немедленно уезжаем, — сказал он.
— Почему? — спросил Марко, оглянувшись, словно ища глазами злоумышленников.
— Потом объясню. На вашей кровати дорожная сумка. Сложите побыстрее вещи. Я подожду здесь.
— А если я не хочу уезжать? — поинтересовался Марко.
Луиджи сжал левое запястье, на мгновение задумался и улыбнулся, не разомкнув плотно сжатых губ.
— В таком случае вы не продержитесь и двадцати четырех часов, — сказал он зловещим голосом. — Уж поверьте мне, пожалуйста.
Марко взбежал по лестнице и, почти достигнув своего номера, вдруг понял, что резкая боль в животе возникла не от одышки, а от страха.
Что случилось? Что Луиджи увидел или услышал или о чем был проинформирован? И прежде всего — кто такой сам Луиджи, от кого он получает приказы? Доставая одежду из шкафа и швыряя ее на кровать, Марко задавал себе все эти вопросы и еще много других. Когда вещи были упакованы, он на минутку присел и попытался собраться с мыслями. Он глубоко вбирал в себя воздух, медленно выдыхал и говорил себе, что все происходящее — не что иное, как часть игры.
Неужели ему вечно придется спасаться бегством? Всегда торопливо паковаться, убегая из одного дома и скрываясь в другом? Вырваться из тюрьмы, конечно, здорово, но за все приходится расплачиваться.
Каким образом его так быстро сумели найти? Ведь в Тревизо он всего четыре дня.
Постепенно совладав с собой, он медленно прошел по коридору, спустился по лестнице, пересек вестибюль, кивнул разинувшему рот, но сохранявшему молчание портье и вышел на улицу. Луиджи взял его сумку, запихнул ее в багажник маленького «фиата». Они не успели и парой слов обменяться, как очутились на окраине Тревизо.
— Итак, Луиджи, в чем дело? — спросил Марко.
— Смена декораций.
— Понял. Почему?
— Очень веские причины.
— Ну да, конечно. Очень внятное объяснение.
Луиджи правил левой рукой, резко переключал передачи правой, прижимал педаль газа к полу и почти не пользовался тормозами. Марко был озадачен уже тем, как итальянцы могут проводить два с половиной часа в безделье за ленчем, а затем прыгать в машины и в течение десяти минут носиться по городу на сумасшедшей скорости.
Они мчались около часа, в целом держась на юг и избегая больших автострад, предпочитая объездные дороги.
— За нами кто-нибудь гонится? — не раз спрашивал Марко, когда они едва ли не на двух колесах входили в резкий вираж на поворотах.