Я, кашляя, поднялась и вновь побежала с Эйданом. Злая душа так была заинтересована пожиранием старика, что даже не заметила, как мы двинулись вперёд. Только мерзкий чавкающий звук преследовал нас. Чем дальше мы бежали, тем становилось светлей. Бело-голубой свет резко защипал глаза. Мы вскрикнули, как только почувствовали склон под ногами. Не выдержав равновесие, мы упали и покатились вниз. Мне показалось, что это была гора, серо-травянистая гора. Трава прилепилась к одежде, залетала в рот. Я и Эйдан еле успевали кричать, катясь друг за другом колбасой. Ночное, уже чуть посветлевшее небо мелькало перед глазами, также как и что-то яркое, находящееся внизу.
Через несколько метров склон превратился ровную землю. Я скатилась и несильно ударилась обо что-то, а Эйдан, коротко ойкнув, врезался в меня. Над нашими телами плыли магические волны. Быстро моргая, я увидела несколько сотен воздушных шаров, поднимающихся в воздух. Светились яркие огни, за красными блестящими стенами слышалось множество детских веселых криков, таких мелодичных и сладких. Перед глазами всплыло беззаботное детство, множество конфет, игрушек и друзей. Цветочные поля и качели, закатное солнце, мамин суп. Я почувствовала себя в юности, смотря на эти шарики и яркую стену.
Этис.
Глава 7. Пристанище детства[6]
Не обращая внимания на головную боль, я повернулась к Эйдану, что завис в позе эмбриона. В обеих руках он сжимал жезл, глотая резко освежившийся воздух. Я заморгала, теребя друга по плечу.
— Эйдан, ты жив вообще?
Тайлер медленно перевёл взгляд на моё чумазое лицо, усмехнулся.
— Был бы мертв, ты бы уже увидела мою синюю душу. Я так, раздумываю о том, что эти голубые волны могли бы смягчить нам посадку.
Я заметила, что глаза Эйдана были на влажном месте, в них отражался яркий невинный Этис, и… ещё несколько бликов.
— Тоже детство вспомнил? — я осмелилась погладить кончиками пальцев по его испачканной щеке, аккуратно стирая грязь.
Эйдан будто всхлипнул, но при этом улыбнулся.
— Я не умею врать, да?
Я лишь коротко кивнула, продолжая гладить уже побелевшую и потеплевшую щеку. Подумать только… Пять лет было мальчишке… Потерял самое дорогое, что у него было. Потом потерял ещё раз, уже цепляясь за последнюю ниточку надежды. Не утратив свои утешительные способности, я перевела взгляд на красный щит Этиса и на шарики, беззаботно колыхающиеся в городской дымке.
— Что ты видишь? — спросила я, указывая на прозрачную багровую оболочку.
— Маму, — Тайлер перешёл на шепот. — Она укачивает меня на руках, кормит из бутылочки моим любимым клубничным молоком. Я помню его вкус. Такой сладкий и насыщенный, дольки такие ещё плавают. Папа… он купил мне дорогие машинки и железную дорожку. До сих пор эти игрушки храню… Они так звонко смеются.
Глаза Эйдана остекленели, по щеке покатилась одинокая слеза. Тайлер не плакал, лишь с приоткрытым ртом смотрел на Этис. Посмотрев на красный щит ещё раз, перед глазами сама собой замелькала Филса. Такая маленькая, худощавенькая девочка в поношенных джинсах и розовой футболке. Её белые шелковистые волосы щекотали мне нос, светлые-светлые зеленые глаза, точно ангельские, добродушно смотрели на меня, а улыбка не сползала с лица.
— Опять пластырь сменила?.. — я заворожённо забормотала себе под нос, замечая любимый пластырь Филсы на переносице. С этим пластырем я видела её в последний раз.
— Не опять, а в сотый раз, Еленочка! — Силуэт Филсы произнёс эту фразу так нежно и легко…
Её фирменный изумрудный кулончик, на котором был изображён темно-зелёный цветок с искрами, блеснул от света луны. Всегда хотела узнать, откуда же у неё взялся этот чудный кулон. Филса говорила, что её папа подарил его, а папе передал дедушка, а дедушке подарил прапрадедушка, а сам кулончик создал прапрапрадедушка. Я почувствовала, как глаза мутнеют и слезятся. Помню, как мы с Филсой придумывали истории Призрачной броши и, как мы назвали, кулону Возрождения. Прекрасные были времена… Стало так хорошо и одновременно тоскливо на душе при виде фигуры Филсы и беззаботного блаженного Этиса. Хотелось пойти за подругой туда, где пахнет тиной и квакают призрачные лягушки. Никуда не хотелось идти и возвращаться, не хотелось видеть этот противный суровый Броквен. Было желание уто…
— Ах-хах-хах, проклятый Броквен!
Я получила пощёчину. Отвернулась и часто завертела головой, пытаясь опомнится. Фигура Филсы постепенно рассыпалась на мелкие песчинки, превращаясь в страшную морду привидения. Во рту появился вкус горечи, а свет от шариков прямо резал по глазам. Подул ветерок и шарики резко испарились. Осталась только красная сверкающая оболочка.
— Что? — недоуменно воскликнула я, потирая горящую щеку.
— Посмотри на меня, Елена, — послышалось со стороны Эйдана.
Я тут же устремила взор на друга, внимательно следя за голубой дымкой и густым туманом в городе.