Бронебойный экипаж

Кажется, экипаж тоже загорелся этой погоней. Слова командира, что он целиком «семерку» не пожалеет, лишь бы немцев догнать и остановить, были лучшим подтверждением серьезности ситуации. Каждый понимал, что столько пройдено, столько погибло людей, а теперь все зависит от них, от одного экипажа.

А ведь трудно будет «не пожалеть». Танк — железо, но за эти месяцы стал почти родным, как живое существо. И друг, и защитник, и много еще что можно про него сказать. Можно даже рассказать, как обычный танк, кажется, начал обретать человеческую душу. Только бы комиссар батальона не узнал о таких мыслях взводного командира! Соколов поморщился. Он знал, что некоторые бойцы перед атакой и просто в трудную минуту крестятся тайком. Спасет их это или нет, неизвестно. Может, просто вера нужна человеку с детства, что-то свое, что домом пахнет. Сельской церковью, в которую с бабкой или матерью ходили.

Сразу вспомнилось улыбающееся задорное лицо Позднякова. Нет больше лейтенанта. Скольких уже нет. Алексей потряс головой, отгоняя посторонние мысли. И что меня понесло об этом думать, рассердился он сам на себя, может, тоже смерть свою чувствую? Нет, костлявая, не дождешься! Где-то тут должна быть просека…

Соколов сверился с картой. Где же, где? А вон невысокий «квартальный» столбик со стесанными гранями на верхушке.

— Бабенко, сбавляй скорость, подходим к просеке.

Танк замедлил ход. Логунов увидел просеку и стал поворачивать башню в ее сторону. Он держал под прицелом ее все время поворота танка, доворачивая башню в нужную сторону. Наконец, «семерка» вошла в просеку, и Бабенко снова прибавил скорость. Он каким-то непонятным чутьем угадывал, где под грудами хвороста и валежника скрывались неубранные, невыкорчеванные пеньки. И танк обходил их.

Соколов смотрел на карту и по сторонам. Две пересекающие просеки они миновали, на третьей надо повернуть налево, и будет видна грунтовка, извивающаяся по лесу, обходящая овражки, взбирающаяся на пригорки и сбегавшая снова в низинки. На мотоциклах тоже не очень разгонишься. На танке проще, но и на нем большой скорости не наберешь. Если повезет, они пересекут дорогу одновременно с мотоциклистами. А лучше выехать раньше них. Пока немцы сообразят, откуда здесь советский танк, Логунов сумеет сделать пару выстрелов. Омаев скосит нескольких. Если пара мотоциклов умудрится развернуться и попытается скрыться в лесу между деревьями, то снаряды их достанут. Пару мотоциклов расстрелять из пушки в лесу не проблема, главное, не торопиться и дать цели выскочить из-под защиты деревьев.

— Вон они! — заорал сзади Афанасьев так громко, что Соколов его услышал даже в шлемофоне.

Подняв голову от карты, Алексей увидел промелькнувшие впереди мотоциклы. И снова пустая просека и пустая лесная дорога.

— Михалыч, ходу, ходу! Упустим, родной!

— И так на пределе, командир, — напряженным голосом ответил механик-водитель.

Только теперь Соколов вспомнил, каково на таком сложном маршруте с обилием пеньков держать высокую скорость. Сейчас спина у Бабенко должна быть мокрой, а на ладонях волдыри.

Танк подлетел к грунтовой дороге и резко, взрыв гусеницами землю, развернулся на 90 градусов. Бабенко сразу бросил машину вперед. Дорога здесь была довольно ровной, но очень извилистой. Она сначала круто уходила влево, потом резкий поворот влево и вот уже дугой вправо, короткий прямой участок и снова изгиб.

— Тише, Бабенко, тише! — приказал Соколов, когда впереди между деревьями стало виднеться серое осеннее небо.

Афанасьев ухватился за край люка и тоже стал смотреть вперед. На малых оборотах танк выехал на опушку и остановился под раскидистыми еловыми лапами. Впереди виднелась дорога, уходившая вниз. Она сворачивала к небольшой деревеньке домов в тридцать. Метров за триста до деревни дорога была перекрыта рогатинами с колючей проволокой. Сбоку виднелся ДЗОТ, из амбразуры которого торчал ствол пулемета. В деревне стояли несколько немецких бронетранспортеров. На противоположном конце пять танков Т-III.

Пять мотоциклов с колясками подъезжали к заграждению из колючей проволоки. Солдаты на дороге приветственно махали руками, оттаскивая заграждение и пропуская мотоциклы.

— Ну, вот и все, лейтенант, — обреченно пробормотал Афанасьев за спиной Соколова, глядя, как мотоциклы подъезжают к большому деревянному дому на деревенской площади. Наверное, бывшее правление колхоза или клуб. — Ушли наши снаряды. Теперь только педаль газа до пола, или что там у вас нажимают, и вперед. Успеем или не успеем. Взорвать к чертовой матери все, что можно, и трава потом не расти.

— Нет, даже доехать не успеем, — возразил Соколов. — Подобьют еще на подходе. Вон еще два танка под березами.

— И что делать? — Мрачный Афанасьев опустился на броню и стал, потирая раненую ногу, ослаблять ремень, которым он перетягивал ногу выше раны. — Возвращаться с извинениями, мол, не осилили? Или вон в кусты пойти и застрелиться?