Бронекатера Сталинграда. Волга в огне

– Они и так нас обнаружили, – продолжал Зайцев. – И налет уже не первый. Если бы пропустили, то «лапти» прямо бы на ремонтную базу вышли. А там полдесятка судов стоят, в том числе один наш бронекатер и тральщик. Но если отдадите приказ огня не открывать, а вести очень скрытное наблюдение, что ж… выполним. Но оборонять свои корабли предписано уставом.

Слова «очень скрытное наблюдение» вызвали невольный смешок у командиров катеров. Кращенко не пользовался большим авторитетом, проводя почти все свое время в блиндаже, метрах в трехстах от стоянки. Он не участвовал в переправах и прикрытии гражданских судов. Даже когда выбывал из строя кто-то из капитанов, на их место он ставил обычно боцманов.

– Приказ мы хорошо поняли, – подвел итог Морозов, командир «Верного». – Фрицев не тревожить, даже если они ремзавод прилетят бомбить. На зенитной батарее еще две пушки остались, вот пусть они и расхлебываются с «юнкерсами».

– А командный пункт дивизиона с телефонисткой надо подальше в лес перенести, – с трудом сдерживаясь, резко проговорил Морозов. – Там и грибов больше, и самолеты немецкие реже летают.

Капитан «Верного» явно перехватил, нарушая субординацию. Николай Прокофьевич был дважды контужен и ранен. Еще не отошел от последней контузии, когда снаряд насквозь прошил рубку, убил рулевого, а Морозова всем телом ударило о броню перегородки. Неделю отлежал в санбате, потом убедил врача выписать его пораньше, догадываясь, как язвит в его адрес Кращенко и поддакивает комиссар Малкин.

– Снаряд рядом пролетел, а он месяц очухиваться будет. Мимо нас тоже снаряды летают, а мы по госпиталям не отлеживаемся.

– Каждый понимает свой долг по-своему, – морщил высокий, с залысиной, лоб Матвей Борисович Малкин и делал очень задумчивое лицо. – Вы всегда на своем посту, ну а некоторые…

Комиссар лишь развел руками, мол, что с Морозова возьмешь. Согласно приказу о введении в армии и флоте единоначалия, должности комиссаров были упразднены, и Малкин стал замполитом, то есть подчиненным Кращенко. Поэтому и ловил каждое слово своего начальника.

За эти недели бронекатера все долгие осенние ночи работали под артиллерийским огнем на переправах. Каждый рейс, хоть туда, хоть обратно, мог стать последним. И для многих он уже стал – заметно выросло братское кладбище, где к каждой пирамиде был приколочен якорь, сваренный из обрезков металла на ремонтной базе или вырезанный из жести.

Катера получали повреждения, порой тяжелые. Но затонувших и сгоревших пока не было. Везение или опыт бывалых мичманов-командиров бронекатеров? Но все это до поры до времени. Каждый катер уже получил по несколько попаданий снарядов. «Прибой» спасла удача или случайность. Тяжелый снаряд не долетел до цели совсем немного, почти переломил катер пополам, а если бы упал чуть ближе, разнес бы на части со всем экипажем.

Разве отобьешься легкими горными пушками, установленными в башнях старых танков Т-26 или БТ, от тяжелых немецких орудий, укрытых в глубоких капонирах или посылающих гаубичные снаряды из-за холмов?

Башенные пушки могли оказать какую-то помощь, когда приближались к правому берегу и по катерам открывали огонь легкие пушки и пулеметы с верхушек занятых фрицами домов. Да и то старались обойтись без лишней стрельбы, перевозя на борту по сотне-полторы бойцов, боеприпасы или эвакуируя раненых, которых набивалось порой до двухсот человек и больше.

Поэтому с такой злостью, и довольно успешно, отразили катера налет «юнкерсов». А раздраженный выговор Кращенко большинство восприняло верно – боится, бережет себя капитан-лейтенант.

Кращенко, багровея, оглядел командиров катеров. Что, коллективное недовольство? Сговор, во главе которого наверняка стоят хорошо повоевавшие Зайцев и Морозов? Он еще не придумал, что предпринять, когда его позвали к телефону. Вернулся он быстро, коротко объявил:

– Меня снова вызывают в штаб фронта. Командирам «Шахтера», «Верного» и «Каспийца» начать подготовку к ночной операции. Проверить машины, оружие, загрузить полный комплект снарядов и полуторный – патронов к пулеметам. Подробности объясню позже.

И удалился в блиндаж. Побриться, переодеться. Не явишься же в штаб фронта в рубахе и наброшенной поверх куртке. Все обратили внимание, что Кращенко никого не назначил в свое отсутствие старшим. Да и, перечисляя катера, не упомянул ни одной фамилии, явно высказывая недовольство.

– Ну и черт с тобой! – сплюнул Морозов. – Комдив испарился, сами командовать будем. Степан Герасимович! – обратился он к лейтенанту Зайцеву. – Ты старший по званию. Подпиши запрос на склад насчет боеприпасов и горючего.

– Малкин подпишет, – отозвался Зайцев. – Он комиссар, официальное лицо.

– Я теперь замполит, – поправил его Малкин. – Институт комиссаров отменен. Не читали разве?

– Нам только и остается ваши писульки читать. Ночью – на переправе, днем – пробоины латаем. Так что подписывайте, больше некому.