Бронепоезд «Гандзя». Повесть

- Стой! Куда?! - закричал я, прибавляя шагу, и тут увидел, что все бегут к Малюге. Старый артиллерист стоял на борту башенного вагона и махал бойцам своей фуражкой. Меня он не видел и не слышал.

Самые проворные из ребят уже забрались к Малюге и вместе с ним спрыгнули куда-то вниз. Остальные карабкались по броне.

Я оставил Федора Федоровича и бросился догонять ребят. Добежал до вагона, взобрался к пушке, где только что стоял Малюга, быстро огляделся.

- Богуш… Богуш!… - вдруг понеслись крики из-за вагона.

Я кубарем перекатился через борт и попал в самую гущу бойцов. Бойцы грозно шумели, потрясая винтовками.

- Стой! Расступись!

Бойцы сжали меня и вытолкнули вперед.

На земле лежал офицер в табачном френче с золотыми погонами в гвардейскую дорожку. Одна нога его в хромовом сапоге была придавлена свалившейся с вагона башней.

Я сразу узнал Богуша. Он бессмысленно глядел на людей, - видно, только что очнулся и не понимал еще, где он.

И вдруг лицо его передернулось гримасой и глаза загорелись дикой ненавистью: он узнал меня и моих бойцов.

- На помощь! Сюда! - закричал он исступленно.

Но только слабое эхо отозвалось из пустых башенных вагонов.

Богуш дергал плечом, порываясь вытащить маузер из своей коробки.

- Сдавайтесь, Богуш, - сказал я, оттесняя ребят, которые своими криками мешали мне говорить.

- Давайте кончать, Богуш. Сдаетесь? Считаю до трех.

- Передушить вас всех…

- Сдаетесь?

- До Киева болтаться будете на телеграфных столбах… До самой Москвы!

- В последний раз. Сдаетесь?

Вдруг Богуш выхватил маузер и вскинул на меня.

Я пустил ему пулю в лоб из нагана.

- Кончилась твоя измена, собака, - сказал кто-то из бойцов. Голос был спокойный и строгий.

Маузер я вручил Малюге.

- Это правильно, - сказал старик со смешком в глазах. - Мне и причитается. За уворованную кочергу.

* * *

Боевой приказ о наступлении был выполнен всеми частями бригады в точности: наши славные войска отбросили петлюровцев, вышли на командующие высоты и укрепились.

А наш бронепоезд? Оказалось, что и мы со своей «Гандзей» неплохо выполнили приказ, хотя и получили его после боя. Нам была поставлена задача: теснить вражеский бронепоезд, отвлекая его своим огнем от наступающей пехоты, - ну а мы его уничтожили.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

На этом я кончаю повесть о «Гандзе», хотя и трудно поставить точку и отложить перо.

Меня спрашивают: «Где сейчас бойцы «Гандзи», кто из них жив?»

Но лучше бы не спрашивали…

Уж куда я только не обращался: и в Проскуров, и в Киев, и в Москву. Верите ли, за долгие годы ни одной обнадеживающей весточки…

А потом - гитлеровское нашествие на нашу страну. Великая всенародная Отечественная война. И всенародные жертвы, миллионы павших героев, советских людей.

Вернулся я в 1945-м году с фронта - ну какой уж тут разговор о продолжении поисков! Гражданская война, все ее события отодвинулись куда-то в давно прошедшую эпоху. И если еще существуют следы «Гандзи», то распознать их под силу лишь историку, а то и археологу, восстанавливающему эпохи по черепкам.

Так мне думалось. И вдруг…

Вдруг на пороге моей комнаты - черноморский матрос.

- Извините, вы, - называет меня по фамилии.

Тут моряк подал мне письмо:

- От старшего моего брата, из Одессы. Помните Кришталя? У вас на бронепоезде служил артиллеристом.

Только прочтя письмо и разговорившись с гостем, я припомнил Давида Кришталя, нашего артиллериста.

Главный мой хозяин при гаубице, Малюга, случалось, допускал Кришталя даже к прицельной оптике - и тот не ошибался: выкрикивал показания прибора без запинки, полным голосом. Да и снаряд посылал метко.

И все же Малюга не считал Кришталя заправским артиллеристом. Парень был нрава затейного, уморительно отплясывал чечетку.

Бойцы, захлебываясь от смеха, яростно поощряли танцора:

- Наддай! Швидче… Що швидче!

А Малюга, бывало, поглядит-поглядит исподлобья на мелькающие в траве носки сапог и выковыривающие пыль каблуки, громко сплюнет и отойдет прочь.

«Швидкисть в ногах - небогато розума в голови».

Эх, Малюга, Малюга, дремучий был человек!

Послание на множестве листков. Читаю. Ну конечно, бурно высказанная радость, что оба мы еще живы, что можем встретиться… И сразу же Кришталь пустился в воспоминания. На листках запестрело:

«А помните - в Жмеринке… в Гнивани… в Браилове… в Казатине?»

И он выкладывал горы фактов, казалось только что выхваченных из боя, обжигающих пороховым дымом… А ведь события сорокалетней давности!

И все это без дневника. Поразительная у человека память…

Но как же он живет теперь, мой бывший артиллерист, веселый чечеточник? Мне было приятно узнать, что боец «Гандзи» хорошо проявил себя и на мирном фронте. Рабочий-краснодеревщик, он трудился над восстановлением пострадавших от войны домов и дворцов Одессы.

«Это замечательно, - написал я Кришталю, - что у вас такая память. Она может помочь нам в самом трудном - в розыске оставшихся в живых товарищей. Хорошо, если бы вы подсказали план действий…»

Особой строчкой в письме я просил Кришталя сообщить все, что ему известно о матросе Басюке Филиппе Яковлевиче (он у меня в повести выведен как матрос Федорчук).

Ответ пришел незамедлительно.