Бронепоезд «Гандзя»

Вдруг — щелк, щелк… Вот черт, да и сюда пули залетают!

Я пригнул голову, пошел быстрее, но скоро наткнулся на подножку паровоза. Чтобы не делать обхода, я вспрыгнул на подножку. Заглянул в будку машиниста. Вот они тут как устроились! Целую баррикаду из дров наворотили, прямо саперы. Никакая пуля их не достанет!

— Ну как, — говорю, — товарищи, у вас все в порядке?

Из-за дров показалось чумазое лицо кочегара, за ним блеснула серебром фуражка машиниста.

— А вот вы с вашим начальством за фонари мне ответите, — пригрозил машинист, переступая через поленья.

— Какие фонари?

— А такие фонари. Пора уж понимать: не царское имущество — свое, народное… — Он пустил из водомера струю пара, сердито закрыл вентиль и стал в дверях. — Почему не предупредили, чтоб фонари я снял? Куда я теперь с фонарями, если их пулями расшибло?… Вот и ответите, раз вы здесь начальники!

— Ну-ну, разворчался… Тут бой, а он с фонарями…

Я спрыгнул с подножки, чтобы идти дальше… Глянул вперед… Что это? Человек под поездом! Лежит возле самого вагона, уткнувшись в песок, и не шевелится… Да ведь это Богуш, наш командир!

Я подбежал к нему. Тронул его за плечо, просунул руку под френч, нащупываю сердце…

Жив! Тьфу ты, как он меня перепугал!…

Богуш застонал, медленно приподнялся на песке, сел и вскинул на меня глаза. Бледный, губы дрожат. Правой рукой он судорожно сжимал левую повыше локтя, а между пальцами проступала кровь.

— Ребята, — закричал я, — сюда! Командир ранен!

Наверху в вагоне послышался топот. К борту подскочили все пятеро артиллеристов и остановились, глядя на раненого командира.

— Дайте бинт. Есть у кого-нибудь бинт, ребята?

Малюга первый пришел в себя — выхватил из кармана тряпицу и протянул мне.

Но я не решался приложить тряпицу к ране.

— Чистая, чистая, — замахал на меня старик. — Только яблоки накрывал!

— Возьмите бинт… У меня в кармане… — проговорил он слабым голосом. — О-ох!…

Я обшарил карманы его френча и нашел пакет с ватой и бинтом. Потом разорвал на раненом рукав, освободил руку и стал делать перевязку.

Богуш закусил губу от боли:

— Потуже… Надо кровь остановить…

— Сейчас, сейчас… Как же это вас, а?

— Пулей. Оттуда… — он кивнул в сторону холмов. — В задний вагон, к пулеметчикам, хотел пройти…

Быстро сделав перевязку, я связал из остатков бинта широкую просторную петлю и подвесил командиру руку на груди.

— Что, или кость задета? — спросил меня матрос.

— Нет, мякотью пуля прошла, это заживет скоро.

— Ох, плохо мне… — прошептал Богуш. Он вдруг совсем расклеился и запросил пить.

Малюга сбегал к машинисту и принес от него чайник.

— Вот чайку выпейте… — Старик, придерживая раненому голову, вложил ему в рот медный рожок.

Богуш жадно напился.

— Берем, ребята, командира, — захлопотал смазчик, кивая остальным. Поднимем его в вагон, да сразу и в город, в лазарет.

Но ехать в город не пришлось. Командир рассудил иначе. Посидев еще с минуту, он собрался с силами и сам встал на ноги. Каменотес подставил ему под здоровую руку свою кочергу.

— Обопритесь, так-то лучше будет… Обопритесь, товарищ командир!

Богуш приладился к кочерге и, посмотрев на нас, усмехнулся бледными губами.

— Что же вы, братцы? — сказал он. — Не надо терять головы. Мы в бою. Командир ваш выбыл из строя, но задача должна быть выполнена…

И он стал объяснять нам боевую задачу. Оказывается, наше дело заключалось не только в том, чтобы охранять фланг бригады; мы должны были, как сказал Богуш, обнаруживать батареи противника и подавлять их огнем своей гаубицы.

Но где же эти батареи, как их искать?

Богуш велел нам продвигаться для поисков вперед. Сам он, однако, — это было видно по всему — не собирался с нами ехать. У меня мелькнуло нехорошее подозрение. «Странно, — подумал я. — Или наш вагон для него жесток? В город, подальше от огня, спешит убраться?» Но, взглянув на забинтованную руку Богуша, я поспешил отогнать эти мысли: «Какое же я право имею подозревать раненого командира в трусости?»

Сделав все распоряжения, Богуш временно передал командование бронепоездом каменотесу.

После этого раненый попросил нас проводить его до рощи — роща с березками была всего шагах в двухстах позади поезда. Командир хотел там укрыться и полежать, пока подсохнет рана. А на обратном пути мы должны были забрать его на бронепоезд. Так уговорились.

Только добрели мы толпой до рощи и присели у опушки, как вдруг с той стороны, откуда доносились звуки боя, что-то запылило по проселку. Проселочная дорога змейкой шла прямо к нашей опушке. Ребята переглянулись и залегли по сторонам дороги — кто с оружием, а кто и без оружия. Смазчик побежал к поезду дать знать об опасности пулеметчикам.

Мы не сводили глаз с клубившейся все ближе и ближе пыли.

— Да это же наши! — вдруг закричали ребята, выбегая из засады. Глядите — красный флаг!

В следующую минуту мы уже разглядели санитарные фуры с высокими брезентовыми верхами. Их сопровождал отряд конных бойцов.

Наш раненый, завидев санитарный обоз, сразу приободрился.

— Идите теперь, товарищи, идите, — заторопил он нас, — и без того я вас задержал… В бой, вперед! — скомандовал он, кивнул нам на прощание.