Бронепоезд «Гандзя»

— Это как же понимать вас, миляги? — заговорил Федорчук, нацеливаясь прищуренным глазом то на одного, то на другого пулеметчика. Он прокашлялся. — Что-то я, братцы, ваших слов в толк не возьму. Бронепоезд, что ли, делить задумали? Вроде как хлеб перед завтраком делим на пайки кому эта, кому та, а кому с поджаристой корочкой? Так, что ли?

Панкратов смущенно отступил перед матросом.

— Замолчите, ну! Чего расходились? — сердито затопал он, оборачиваясь к своим пулеметчикам, хотя те и без того уже прикусили языки.

— Не вяжутся у тебя, Панкратов, концы с концами, — сказал я. — Этим твоим ретивым ребятам все нипочем; ну а ты сам-то понимаешь, какую чепуху они порют? Бронепоезд — боевая часть в штабе бригады, но об этом я уже не говорю. Допустим, нарушим штат, отцепим твой вагон. А с чем же ты поедешь под снаряды и пули? Бронированный паровоз для этого у тебя есть?

— Наверное, есть, раз собирается, — язвительно вставил матрос. — А то, может, они своей семеркой приладятся да сами вагон по рельсам покатят? Эй, мол, дубинушка, ухнем!

Кругом засмеялись. Под веселые разговоры и пересмешки бойцов я закрыл собрание.

— Обожди. А какая будет резолюция? — спросил матрос.

— А резолюция вот какая. Тащи-ка, Федорчук, кусок провода да отрежь подлиннее.

Матрос покосился на меня, пожал плечами и подал провод.

— Беритесь, — говорю, — товарищи. Сейчас мы измерим вагон и подсчитаем, сколько нам надо брони.

— Брони? — удивились все.

— Ну да, брони, — повторил я. — Выпишем броню из Киева, с завода, и обтянем весь вагон сталью.

Матрос подмигнул мне: дескать, понимаю твою хитрость, а вслух сказал деловито:

— Обожди, командир, надо фонарь засветить, а то темно уже — со счету собьемся.

И он подал фонарь.

Бойцы меня обступили.

— Если броню, тогда и заклепки надо, — нерешительно сказал один.

— Болты потребуются, — подхватил другой.

— Инструмент…

— Инструмент не надо выписывать, товарищ командир, — сказал слесарь, наш замковый, — этого добра в каждом депо достанем.

Он подхватил у матроса свободный конец провода и отошел с ним к углу вагона.

— Шагай-ка, Федорчук, вот так, вдоль борта, да гляди, чтобы провесу не было, натягивай провод.

Начали делать промеры.

Измерили длину вагона, потом ширину. Я записал себе в книжечке: «18X4 арш.».

— А высок ли будет потолок? — сказал племянник, поднимая над головой фонарь.

И смутился, сам удивившись своей смелости. В первый раз я услышал его голос.

Стали обсуждать высоту броневого помещения, и сразу разгорелся спор. Кто три аршина предлагал, чтобы можно было входить не сгибаясь, кто советовал два, кто два с половиной, и каждый стоял на своем. Я раздумывал, сам не зная, на чем остановиться. Но тут спор разрешил Панкратов.

— Да сделаем, — говорит, — вровень с пулеметным вагоном. Чего мудрить? По крайней мере, хоть вид будет у поезда.

Против такого предложения возражать было нечего. Двое или трое самых горячих спорщиков, схватив провод, бросились в пулеметный вагон.

Наперегонки прибежали обратно.

— Два аршина и три четверти…

— Врет он, врет; три аршина без вершка…

Пошел матрос и принес достоверные сведения: оказалось, что внутренняя высота вагона не три и не два три четверти, а только два с половиной аршина.

Я присел с книжечкой на лафет. Подсчитал площадь продольных стен вагона, площадь лобовых, поверхность потолка, сделал в книжечке сложение и стал придумывать форму козырька для орудия.

На обоих моих плечах и на спине лежали горячие руки, кто-то подпирал меня сзади, кто-то жарко дышал в ухо, и я едва водил по бумаге карандашом.

— На паровозную будку прибавьте, — подсказывали мне. — А то она ведь голая.

— Колеса бы тоже хорошо укрыть — и у паровоза, и у вагона. Стальные на колеса фартуки нарезать!

— Накиньте, товарищ командир, хоть листов с десяток этой брони…

Я вспомнил, как низко опущена броня у того поезда, и добавил не десять, а тридцать листов.

— Так…

Наконец можно было подвести общий итог: надо доставать 250 квадратных аршин листовой стали.

— Вот и готово, — сказал матрос. — Теперь краску надо придумать: в какой цвет, ребята, поезд выкрасим?

Решили красить все под одно: в защитный зеленый цвет.

Мне посветили фонарем, и я написал письмо на завод.

Панкратов понес письмо в штаб, чтобы там оформили заказ и отправили по назначению.

— Ну и заживем мы теперь в бронированной квартире, — заговорили бойцы. — Куда вам, пулеметчикам, с вашим коробом! Мы у себя в квартире окна прорубим и занавески повесим!…

Обсудив со всех сторон будущее житье-бытье в бронированном вагоне, бойцы стали наконец укладываться спать.

Тут матрос отозвал меня к борту.

— Ты, командир, это как… — сказал он вполголоса, — пулю отливаешь или взаправду все?

— А ты как думаешь?

— Я на передовую хочу.

— Вот и я хочу на передовую.

* * *

Комбриг в подтверждение своего устного распоряжения прислал мне и письменный приказ: действовать только с позиций для тяжелых батарей. Три, четыре, пять верст по железной дороге за линией пехоты — вот как мы становились теперь для стрельбы. Веселого в этом конечно было мало… Все и пехота и обе наши батареи — впереди, а твоя гаубица торчит среди поля одна как перст…