Бронепоезд. Сталинская броня против крупповской стали

Взрывом бригаду оглушило. Василия немного контузило – мина была с его стороны. Из ушей помощника текла кровь.

Теплушка на рельсах устояла, ведь состав только тронулся и шел со скоростью пешехода.

– Это что было? – прокричал Виктор.

– Откуда мне знать? Взрыв!

Никто не понял сначала – снаряд ли прилетел издалека, бомба упала? Про мину и не подумали, ведь впереди паровоза неповрежденной прошла платформа.

Из кабины паровоза выбрались через левую дверь. Паровоз имел правый наклон, и люди опасались, что он может в любой момент рухнуть и придавить их.

Даже в темноте Сергей, разглядев паровоз, ужаснулся. Железо котла было разорвано пополам, как кости, торчали трубы, журчала вода. Рама, мощная и крепкая, была скручена взрывом, как конфетный фантик. Было понятно – паровозу конец, никаким ремонтом его не восстановить! И счастье, что сами уцелели.

Сергею стало обидно. Контрольная платформа цела, теплушка – тоже. Тендер и тот цел! А паровоз в утиль. Да еще и путь загородил. Теперь его или саперам подрывать, или другим паровозом под откос сталкивать. У него едва слезы из глаз не потекли. Он сжился с паровозом, как с живым существом, сколько лет на «Эрке» отработал. И вот теперь «безлошадный». Конечно, он будет числиться в бронепоезде, вполне вероятно, в боевой части. Но кем? Подносчиком снарядов? Военным специальностям он не обучен, стрелять только из винтовки умеет. К тому же машинисты в дивизионе бронепоездов, как и на гражданке, пользовались уважением. Все эти мысли вихрем пронеслись у него в голове.

Виктор подошел, обнял.

– Не печалься. Главное – сами живы. А железяку тебе другую дадут.

– Сам ты железяка! – Сергей двинул плечом, сбрасывая руку Виктора. – Я с этим паровозом столько дней и ночей провел, проехал… – Сергей не закончил фразу. Для него потерять паровоз – как друга закадычного. Но разве Виктор поймет? Он кочегаром без году неделя, для него паровоз – тяжелая и грязная работа, не более.

Сергей стоял в растерянности. К нему подошел командир отделения ремонтников-путейцев, сержант Рябоконь.

– Да ты не убивайся так, механик. Понимаю, жалко машину. Там война идет, люди тысячами гибнут. А машинку новую дадут, еще краше будет.

– Такой уже не будет. Я на этой каждый винтик знал.

– Я на «чугунке» двадцать лет, сочувствую. А сейчас что делать будем? Миной этой в бронепоезд метили, считай, ты удар на себя принял, важную боевую часть для страны сохранил.

– Что делать? – в растерянности повторил Сергей. – Наверное, к Горбачеву идти. Туда бронепоезд прийти должен, мы путь проверить должны были.

– Пока мы назад не вернулись, бепо в нашу сторону не выпустят, ждать будут.

– Мы километров на двадцать отъехали. Пешком к утру вернемся, – сообразил Виктор.

– М-да, верно.

Неожиданно Рябоконь хлопнул себя по лбу:

– Нас же пятнадцать человек – вместе с паровозной бригадой!

– И что?

– Будем толкать теплушку, тут с километр ровного пути. Потом легкий уклон пойдет, но он длинный, километров пять. Как ветер проскочим, все легче.

Они посомневались: ну а какой выход? Только пешком.

Отцепив теплушку от тендера, уперлись в нее плечами. Понемногу теплушка поехала.

Метров через триста они выбились из сил и остановились передохнуть. А когда отдышались, стали толкать спиной. И то ли привыкли уже, то ли невидимый пока глазу уклон пошел, только толкать стало легче. Парни повеселели, а теплушка тем временем стала набирать ход. Ее уже и толкать перестали, а вагон катится.

По одному по лестнице они забрались в теплушку. Последний уже вскакивал на хорошем ходу, за руки втащили.

Непривычно было: колеса на стыках постукивают, ветерок в распахнутые двери врывается, остужая разгоряченные лица и тела, а ни паровоза, ни мотора нет, впрочем, как и тормозов. Неуправляемая рельсовая торпеда.

Один из ремонтников взял сигнальный рожок – у всех путейцев, стрелочников такие есть – и стал дуть в рожок. Зазевается кто на путях – под вагон попадет. Хоть так оповестить о грозящей опасности можно.

Странно было так ехать, непривычно.

Уклон оказался длиннее, чем говорил Рябоконь. Потом пошла ровная площадка. Вагон проехал по инерции еще немного и встал.

– Тормозные башмаки на рельсы! – приказал Рябоконь, а потом обратился к Сергею: – Кого посылать в Горбачево будем?

– По мне – так хоть все идем.

– Нельзя. У меня в теплушке инструменты, местные живо разберут.

– Тогда мы идем всей бригадой, у нас уже ничего нет.

– Не забудь сказать о теплушке на рельсах, в темноте запросто напорются.

– Не забуду.

Они пошли пешком. Ночь, по шпалам идти неудобно. То споткнешься, то между шпалами на гравий ступишь. Вроде бы и приловчились, но все равно шли часа два с половиной.

Впереди раздался ритмичный металлический стук.

– Ручная дрезина едет, – тут же определил кто-то.

Без команды бригада бросилась в кювет: – слишком свежи еще были впечатления о встрече с немцами.

Но это оказались наши. Они поняли это, когда до появления дрезины осталось метров пятьдесят – по русскому матерку, хорошо слышимому в ночном воздухе.

Выбравшись на рельсы, бригада закричала:

– Стой!