BRONZA / БРОНЗА

Но меч в его руке не захотел слушать лживых оправданий, и он убил брата. Схватил за испачканные кровью волосы и высоко поднял его отрубленную голову, чтобы тот в последний миг увидел город, за право управлять которым отдал его в рабство.

Лицо Императора совсем помрачнело. Разве сможет он когда-нибудь забыть, как стоял на коленях над обезглавленным телом брата? Как прижимал к груди его голову и рыдал, не стесняясь своих слез?

- Ты был для меня всем! Я так сильно любил тебя, что мог умереть для тебя! Ради тебя одного я согласен был жить! Ради тебя я готов был обагрить свои руки кровью! А теперь на моих руках твоя кровь! И я ненавижу тебя! Ненавижу!! - кричал он и все никак не мог остановиться…

Император открыл глаза. Провел рукой по лицу, стирая липкую паутину воспоминаний, чтобы в голове перестал звучать собственный, надорванный криком, хриплый голос. Похоронив тело брата в пламени дворца, он превратил в пепелище и сам город. Навсегда отказавшись от кровных уз и, как он думал, от ненависти тоже.

Но ненависть не покинула его. Она осталась, чтобы горечью поражения разбавлять сладкое вино его жизни. Потому что все, чего он добился в свои двадцать семь лет, все, чего желал, о чем мечтал, чему радовался, в чем винил себя или за что получал награду - все было для него. Для брата. Для его удивленно распахнутых мертвых глаз.

Резко откинув одеяло, Император сел на ложе. Он и сейчас ненавидел брата, да так сильно, что желал, чтобы Энджун ожил. Чтобы убить его снова.

Стоило ему сесть на кровати, как в покои, словно только этого и дожидалась, сразу же вошла многочисленная свита, приветствуя пробуждение того, кто носил имя живого бога, являясь его воплощением на земле. Свет, Живущий На Горе - таким именем восхваляли подданные своего повелителя, поклоняясь владыке Поднебесной.

Он спустил ноги с кровати, на них тут же надели шлепанцы. Встал, и на плечи набросили халат. Посмотрел недовольно, и все тут же упали ниц, замерев под его сердитым взглядом. Император махнул рукой, подзывая брадобрея, но даже, доверив слуге свое лицо, все равно продолжал хмуриться.

Широкая кровать под шелковым балдахином, на которой он спал один. Личная стража снаружи с приказом убить любого. Разгоняющие тьму, горевшие всю ночь фонари - они все охраняли его сон. Вот только от собственных воспоминаний - непрошенных, бередящих душу воспоминаний - никто не мог защитить его. Прогоняя печальные мысли, он тряхнул головой, и по плечам рассыпались длинные черные волосы.

Слуга с целым набором гребней и щеток робко приблизился к императору. Осторожно, прядь за прядью, расчесал его волосы до блеска, собрал в конский хвост на макушке, закрутил жгутом и надел сверху золотую коробочку - императорскую корону. Заколол двумя спицами-заколками со свисающими с них жемчужными бусинами. Каждая означала одну из провинций, которыми тот владел.

Несколько слуг помогли облачиться в царские одежды из плотного сине-зеленого набивного шелка. Длинный, ниже колен, нагрудник мог бы стоять, столько на нем было серебра и речного жемчуга. Талию обмотали черным кушаком с серебряными кистями. Он спрятал руки в широкие рукава и притопнул ногой. Раздался звон маленьких колокольчиков, нашитых на башмаки с загнутыми носами. Теперь можно было прошествовать в храм для утренней благодарственной молитвы.

«Интересно, если бы я знал, что моя дальнейшая жизнь превратится в сплошной церемониал, захотел бы я тогда стать императором?» - подумал с легкой усмешкой Император и перестал хмуриться. Впрочем, его уже не смущало, что утренний туалет сопровождает столько глаз. Что приходится ждать, пока его оденут, хотя он и сам прекрасно мог это сделать. Но, согласно дворцовому этикету, владыке Поднебесной не пристало одеваться самому. Даже обуться. Для этого к нему был приставлен специальный человек - хранитель обуви. И целая куча других хранителей - его драгоценных одежд, мягчайших полотенец, изумительных трубок, восхитительного веера и несравненного ночного горшка. Оставалось только удивляться, как во дворце до сих пор не завели «хранителя» его непревзойденных супружеских обязанностей. Смешливо фыркнув, он направился к распахнувшимся перед ним дверям. Император забыл про свой сон и на время позабыл о брате.

В просторной приемной, склонившись в глубоком поклоне, выхода повелителя дожидалась еще более многочисленная свита сановников. Министры, помощники министров и помощники их помощников. Сразу почувствовав витавшую в воздухе легкую обеспокоенность его поздним пробуждением, он подождал, пока закончится выражение почтения к его священной особе и поискал глазами генерала. Их взгляды встретились. Лицо императора вспыхнуло мальчишеской радостью.

Генерал Лун Чжуа был не только главнокомандующим императорской армии, советником и первым министром его двора, - он был его лучшим другом, единственным, кому Император прислал пурпурный ирис в знак своего высочайшего доверия.