Bronza

Издалека показавшийся ей седым и оттого старым, вблизи мужчина оказался молодым, не старше тридцати. Просто его белокурые волосы имели этот, вводящий в заблуждение, изумительный жемчужный оттенок. Японец? В новом знакомом мужа не было ничего восточного. Он выглядел стопроцентным европейцем. Но, приглядевшись, Инна поняла, что капля японской крови в нем все же есть. Что-то в разрезе глаз, форме носа, в сладких, как у гейши, красиво очерченных губах. Все вместе придавало ему особенный шарм.

Склонившись в легком полупоклоне, мужчина взял Инну за руку, чуть сжал пальцы. С приятным акцентом, певуче растягивая слова, назвал свое имя. Странно прозвучавшее, оно почему-то сразу же забылось. Продолжая удерживать за руку, он выразил свое восхищение знакомством с ней. Но в его комплиментах не было ни преувеличенной лести, ни вычурной слащавости, ни желания покрасоваться. Он не пытался понравиться ей, произвести впечатление. Он сам был впечатлением и прекрасно знал это. «Сердцеед… Возмутительно красив, умен, вооружен обаянием и очень опасен…» – подумала Инна, и мелькнувшая ироничная мысль, что «скальп» такого мужчины Ляльке уж точно не повесить на стену трофеев, вызвала невольную улыбку.

Мужчина выпустил ее руку. Не боясь помять свой шикарный костюм, присел на корточки перед мальчиком.

– Ну, здравствуй, Марк! Как же я рад тебя видеть! – сказал он.

В его голосе было слишком много любви для того, кто видел ее сына впервые, но Инна уже привыкла к удивительной способности Марка притягивать к себе мужские сердца.

– Ты Ма? – спросил мальчик.

Детская ладошка доверчиво легла в протянутую мужскую ладонь.

– «Ма»? – удивился тот. – Хорошо, пусть буду Ма! – согласился он, подхватывая мальчика на руки. – Для тебя все что угодно, малыш! – и, выпрямившись во весь свой рост, тепло рассмеялся.

Секьюрити и личный шофер – молодой азиат, прячущий раскосые глаза за стеклами черных очков и кобуру с пистолетом под мышкой, в костюме, который себе мог позволить не всякий московский банкир, приветливо улыбнувшись, распахнул перед своим боссом заднюю дверцу автомобиля.

Ну почему это мужчины все время норовят отобрать у нее сына? Инна досадливо поморщилась в широкую спину нового знакомого. Словно угадав ее мысли, тот передал ребенка матери и жестом пригласил в машину. Потом сел сам. Виктор занял место рядом с водителем.

Мерседес почти незаметно, плавно тронулся с места. Марк, любопытно вертевшийся во все стороны, очень скоро, убаюканный мягким покачиванием рессор и шуршанием шин, задремал у нее на коленях. Поправив сползший вниз гольф на ножке сына, Инна откинулась на мягкую кожу сиденья, но, почувствовав на себе пристальный взгляд сидящего рядом мужчины, повернула голову.

Не давая запомнить, свет фар встречной машины, скользнув по его лицу, уже стер это выражение из его холодных глаз, но Инне все равно запомнилось, как он смотрел на нее. Снисходительный, изучающий ее взгляд, знающий «нечто» и поэтому такой насмешливо-ироничный, обещающий то, от чего она хотела бы отказаться прямо сейчас. Этот взгляд – он позвал к ней тоску. Вновь вернулось это томительное ощущение потери, или уже потерянного, или скорой утраты.

«Я отберу у тебя самое дорогое… и тебе не захочется жить…» – обещали ей эти пронзительно-голубые насмешливые глаза. Неожиданно вспомнилось его имя. Ивама Оуэн. Отгораживаясь от него, инстинктивно прижав к себе сына, Инна отвернулась к окну. В темноте, россыпью жирных красно-желтых светляков-фонарей к ним приближалась Москва.