Bronza

– А здесь у нас особый пациент! Э, позвольте мне… – суетливо забежал вперед профессор, отпирая перед гостем дверь в самом конце коридора.

Застыв на пороге, несколько долгих мгновений эсэсовец вглядывался в того, кто неподвижно сидел у окна. Безвольно обмякнув на стуле, уставившись в одну точку. И наступившее хмурое утро, заглядывая в пустые глаза, скользило по безучастному ко всему лицу серыми тенями медленно падающих за окном крупных снежинок.

Пугающая напряженность застывшей в дверном проеме фигуры заставила нервы профессора натянуться до предела и зачем-то затаить дыхание. Но и прервать томительное молчание он не посмел, гость сделал это сам.

– Как интересно… Говорите, особенный пациент? Что ж, расскажите мне историю этой болезни…

Эсэсовец вошел в палату, откинув полы плаща, уселся на кровать. Пачкая подошвой сапога больничное покрывало, поставил ногу на постель, облокотился на колено и, подперев кулаком щеку, с видом мальчика, ждущего страшную сказку, приготовился слушать. Заметив насмешливые искорки в его глазах, профессор оскорблено поджал сухие губы, не понимая, что может быть смешного в страданиях несчастного юноши.

– Ну же, доктор… Вы тратите мое время… – поторопили его.

От этого вежливого напоминания профессор вновь ощутил себя в объятиях липкого страха. Как же унизительно затряслись и, о боже, взмокли стариковские чресла!

– Да, да… ради бога… извините… – закивал он головой.

Опять блея и от волнения глотая окончания слов, стал рассказывать, что пациент находится в клинике уже более семи лет. Ему лет семнадцать-восемнадцать, примерно… Он тяжело болен. Но это не психическое расстройство, нет! Случилось несчастье! Бедный мальчик после аварии потерял память. У него обширная амнезия. Он не помнит ни себя, ни своего имени. Совсем ничего…

– И только-то… – протянул эсэсовец.

Кажется, он был разочарован.

– Это еще не все! – заторопился профессор. – Важно, что юноша не поддается никакому лечению! И почти не спит! Доза снотворного, способная замертво свалить слона, действует на него пару часов, не дольше! Он отказывается от еды. Мы вынуждены кормить его внутривенно, чтобы хоть как-то поддерживать жизнь в этом теле. И как следствие, возникшая на почве амнезии глубокая депрессия привела пациента в состояние полнейшей прострации…

Профессор повернулся к окну. С тех пор, как к нему вошли, юноша не сделал ни одного движения, а глаза по-прежнему глядели в пустоту.

– И вот еще что… – доктор зачем-то понизил голос, – он все время пытается покончить с собой, но его раны поразительно быстро заживают!

– Вот как? – слегка оживился гость. – Поэтому у него бинты на запястьях? А что же случилось с его головой? – кивнул он на забинтованный лоб пациента. – Неужели пытался размозжить себе голову о стену?

– Это все оплошность санитара… Не уследил… – виновато замявшись в ответ, профессор тут же спохватился, что до сих пор не рассказал самого главного.

Но эсэсовец уже встал, давая понять, что выслушал достаточно. Подошел к больному, стянул с руки перчатку, кончиками пальцев провел по бледной щеке. Ничего не изменилось. Никакой реакции на его прикосновение. Улыбнувшись, он взял безвольно-лежащие на коленях руки юноши в свои, соединил ладони вместе, подождал немного, словно к чему-то прислушиваясь, потом отпустил. И вроде бы это его вполне устроило. Оставив пациента в покое, повернулся к своему спутнику.

– Герхард, голубчик… плащ, – обратился он к молоденькому офицерику, тенью следовавшему за ним.

– Что… «плащ»? – переспросил хорошенький блондин с томно-капризным выражением на слегка женственном лице и с собачьей преданностью в голубых глазах.

– Отдай ему свой плащ! – приказал старший. – Видишь, он в одной пижаме, не хватало еще простудиться по дороге. На улице все же зима.

Младший стал поспешно раздеваться.

– Мы забираем этого пациента с собой. Соберите все его бумаги, – объявил о своем решении эсэсовец.

Неожиданное решение гостя удивило профессора, но мысленно он вздохнул с облегчением, радуясь, что хоть кому-то спас жизнь.