Бронзовая Сирена

Я присматривался к ней со все возрастающим интересом. Черты лица, несомненно, миловидные, но не более — ни привлекательными, ни одухотворенными их не назовешь. И в то же самое время ощутил, что в сочетании простых черт, сдержанной мимики и проницательного и острого взгляда есть что-то особенное, возможно, то, что на Востоке называют «зернышком перца». Длинные ноги, загорелые и исцарапанные, как у мальчишки. Фигура, несмотря на возраст, не развита, как будто ее тонкая загорелая кожа, оттененная золотистым пушком, не более чем искусно сшитая одежда, такая плотная, что сдерживает напор молодости. Привлекательная, в сущности, девушка. Но тем не менее ее внешность была проще, зауряднее, чем ее речь. Я даже заподозрил на минутку, не повторяет ли она чужие слова, как хорошо выученный урок?

— Почему вы вообще с ним сблизились? Если он был таков, как вы описываете, можно было бы обойтись без него. Вы же понимали, что он постарается смять, подчинить вас как личность?

— Лучшего не было. И казалось, когда он развязался со своей стервой, что все серьезно… Я тогда была совсем еще девчонкой. А он превосходил всех окружающих — вы даже не представляете, насколько. Быть рядом с таким человеком… Самое главное, что я все представляла иначе — возвышенно, что ли. Быть подругой гения… как это замечательно! Но при этом надо же начисто отречься от себя!

— Наверное, Володя не такой.

— Ему нужна нянька. Да еще вбил себе в голову, что ни в чем не уступает Георгию, старается даже манерами походить на него. Смешно и глупо.

— Мне показалось, что Володя не так уж плох.

— Я и не говорю, что плох. Сам по себе он многого стоит и многого может добиться.

— С вашей помощью?

— Да. И не надо иронии.

— Не буду. Хотя не знаю, так ли неприятно будет вам услышать мое мнение о Володе. Я считаю, что ваш выбор удачен.

— Вы правы. Я очень хочу, чтобы вы поняли — Володю надо отсюда убрать. И пусть он не знает, что по моей просьбе.

— Скажите, а остальные? Остальным, по-вашему, ничего не угрожает?

— Может быть, и угрожает. Лучше, конечно, уйти всем. Сошел лидер — сошла команда.

— Вы занимались велоспортом?

— Да. Но это неважно. Я говорю не о спорте. Опасность есть.

— Какая именно?

— Если бы я знала…

— Как у Георгия было с сердцем?

— В медицинском плане?

— Да, конечно.

— Великолепно. Я в этом немного разбираюсь. Он был хорошо сделанной машиной. И потом — не пил, не курил, тренировался. Вы думаете, что… Нет, это исключено. Его должно было хватить на сто лет, не меньше.

Светлана задумалась. Я тоже молчал. Какой-то вопрос, важный вопрос я никак не мог осмыслить. Наконец, Сербина заговорила. На этот раз в ее голосе не было дрожащей, острой нотки — то ли злости, то ли отчаяния. Осталась только боль.

— Я тоже боюсь. Конечно, было не раз плохо, и страшно. Но сейчас хуже. И как-то некуда деться. Такая пустота… Раньше, когда очень плохо, уйдешь в свой угол, свернешься калачиком — и все проходит. А здесь ничего не помогает.

— Но что вам здесь может угрожать? Кто?

— Здесь нельзя жить.

— Здесь, на острове?

— Да.

— Но здесь жили люди. Есть же дома, остатки дорог…

— Володя говорит, что на острове жили как-то по-цыгански… Случайные здания, случайные вещи…

— Каменный дом случайно не построишь.

— А то, что на острове не нашли ни одного захоронения, ни одного скелета, по-вашему, тоже случайность?.. — при этих моих словах Светлана посмотрела на меня со спокойным интересом. Тогда я спросил: — Скажите, когда вы говорили с Георгием вчера вечером, вам не показалось, что он тоже чувствует какую-то опасность?

— Вы думаете, он очень много говорил?

— Думаю, что немного.

— Скорее всего, нет. Не чувствовал. Говорил об Истории — с большой буквы, конечно. С ним нельзя просто так разговаривать.

— Вы поссорились?

— Да, наверное. Собственно, он этого не хотел. Я сорвалась, вам достаточно будет, если я скажу, что мне стало тошно все это выслушивать бог весть в какой раз. Он и прежде совершал великие перевороты в археологии, но до сих пор ничегошеньки не перевернул. Хотя был способен… Способен на очень многое. А тут он совсем перегнул. Он нашел, по его словам, не просто Сирену, а ключ к каким-то Великим Тайнам. Ну, я и сказала, что все его Великие Тайны, может быть, только приличные деньги, которые дадут за бугром, и пусть бережет такие высказывания для восторженных первокурсниц. Или для греческих дурочек.

— Но теперь-то вы понимаете, что он был прав?

— Почему?

— Потому, что боитесь за Володю Макарова.

— Ничего вы не поняли. Тайны — не там, где он их искал.

— А где же?

— Если бы я знала. Это, в общем, аллегория… Он уже мысленно давно был там, на своей «исторической Родине».

— Не понял. Он же грек?

— Да. И собирался уехать в Грецию.

— Вас не звал с собой?

— Нет, конечно. Никого он не звал. Наоборот, хотел обрубить все…

— То есть он уже не рассматривал здешние дела серьезно?

— И да, и нет. Знаете… Талантливый человек… был. И увлекающийся… И одновременно хотел жить совсем иначе… Я боюсь за Володьку. Он останется на острове?

— Я запрещу погружения, пока все не выяснится.

— Ну что же. Желаю выяснить поскорей.