Брошенная лодка

Тюки прыгали с палубы и падали в воду, где их подбирали босые мужчины и женщины с подоткнутыми юбками. Одни исчезали справа, другие слева, и вскоре исчез весь груз, точно он был поглощен песком. Вся деревня Торресалинас была окутана волною табаку, которая проникала в дома. Алькад вмешался тут по-отечески.

— Ты уже очень постарался, батюшка, — сказал он хозяину. — Они уносят все, и карабинеры будут жаловаться. Оставьте, по крайней мере, несколько тюков, чтобы оправдать подозрения.

Наш хозяин согласился с ним.

— Хорошо, сделайте несколько маленьких тюков из двух больших худшего сорта. Пусть удовольствуются этим.

И он ушел по направлению к деревне, унося на груди все документы лодки. Но он приостановился еще на минуточку, потому что этот дьявольский человек вникал во все решительно.

— Надписи! Сотрите надписи!

Казалось, что у лодки выросли лапы. Она была уже на суше и вытянулась на песке среди кипевшей и работавшей толпы, оживляемой веселыми криками.

— Вот так штука! Вот так штука проделана с правительственными!

Нашего товарища со сломанной ногой понесли на руках жена и мать. Бедняга стонал от боли при каждом резком движении, но глотал слезы и смеялся, как остальные, видя что груз будет спасен, и радуясь проделке, смешившей всех окружающих.

Когда последние тюки исчезли на улицах в Торресалинас, началось ограбление самой лодки. Народ утащил паруса, якоря, весла.

Мы сняли даже мачту, которую взвалила на плечи толпа молодых парней и унесла в процессии на другой конец деревни. Остался один только остов, голый, как сейчас.

А в это время конопатчики с кистями в руках малевали и малевали. Закаленный менял свою физиономию, как осел у цыган. Четырьмя мазками было уничтожено название на корме, а от надписей на боках, от этих проклятых надписей, которые служат документом для каждой лодки, не осталось ни следа.

Канонерка бросила якорь в то самое время, когда последнее утащенное с лодки добро исчезало при входе в деревню. Я остался на берегу и стал для пущей правдоподобности помогать нескольким приятелям, спускавшим на море рыболовное судно.

Канонерка выслала вооруженный ботик, и на берег выскочило сколько-то человек с ружьями и штыками. Старшой, шедший впереди, бешено ругался, глядя на Закаленного и на карабинеров, овладевших им.

Все население Торресалинас смеялось в это время, ликуя по поводу проделки; но оно посмеялось бы еще больше, увидя, как я, какая была физиономия у этих людей, когда они нашли вместо груза несколько тюков скверного табаку.

— А что произошло потом? — спросил я у старика. — Никого не наказали?

— А кого же наказывать? Разве только Закаленного, который был взят в плен. Много бумаги было вымарано, и пол-деревни было вызвано в свидетели. Но никто ничего не знал. Где была приписана лодка? Все молчат. Никто не видал надписи. Кто был в экипаже? Несколько человек, которые бросились бежать внутрь страны, как только сошли на берег. И больше никто ничего не знал.

— А груз? — спросил я.

— Мы продали его целиком. Вы не знаете, что такое бедность. Когда мы бросили якорь, каждый схватил ближайший тюк и бросился бежать, чтобы спрятать его у себя дома. Но на следующий день все тюки оказались в распоряжении хозяина. Ни один фунт табаку не потерялся. Те, которые рискуют жизнью ради хлеба и ежедневно встречаются лицом к лицу со смертью, более свободны от искушений, чем другие…

— И с тех пор, — продолжал старик: — Закаленный находится здесь в плену. Но он скоро выйдет в море со своим прежним хозяином. Говорят, что маранье бумаги кончилось; его продадут с аукциона, и он останется за хозяином по той цене, какую тот захочет дать.

— А если кто-нибудь другой даст больше?

— А кто же это сделает? Разве мы разбойники? Вся деревня знает, кто настоящий хозяин лодки; никто не станет мошенничать и вредить ему. Здесь все очень честные люди. Каждому свое, и море, принадлежащее Господу Богу, должно быть для нас, бедных людей, которые должны доставать из него хлеб, хотя этого и не хочет правительство.