Брошенная лодка

– Скорѣе, скорѣе! Идутъ правительственные!

Тюки прыгали съ палубы и падали въ воду, гдѣ ихъ подбирали босые мужчины и женщины съ подоткнутыми юбками. Одни исчезали справа, другіе слѣва, и вскорѣ исчезъ весь грузъ, точно онъ былъ поглощенъ пескомъ. Вся деревня Торресалинасъ была окутана волною табаку, которая проникала въ дома. Алькадъ вмѣшался тутъ по-отечески.

– Ты уже очень постарался, батюшка, – сказалъ онъ хозяину. – Они уносятъ все, и карабинеры будутъ жаловаться. Оставьте, по крайней мѣрѣ, нѣсколько тюковъ, чтобы оправдать подозрѣнія.

Нашъ хозяинъ согласился съ нимъ.

– Хорошо, сдѣлайте нѣсколько маленькихъ тюковъ изъ двухъ большихъ худшаго сорта. Пусть удовольствуются этимъ.

И онъ ушелъ по направленію къ деревнѣ, унося на груди всѣ документы лодки. Но онъ пріостановился еще на минуточку, потому что этотъ дьявольскій человѣкъ вникалъ во все рѣшительно.

– Надписи! Сотрите надписи!

Казалось, что у лодки выросли лапы. Она была уже на сушѣ и вытянулась на пескѣ среди кипѣвшей и работавшей толпы, оживляемой веселыми криками.

– Вотъ такъ штука! Вотъ такъ штука продѣлана съ правительственными!

Нашего товарища со сломанной ногой понесли на рукахъ жена и мать. Бѣдняга стоналъ отъ боли при каждомъ рѣзкомъ движеніи, но глоталъ слезы и смѣялся, какъ остальные, видя что грузъ будетъ спасенъ, и радуясь продѣлкѣ, смѣшившей всѣхъ окружающихъ.

Когда послѣдніе тюки исчезли на улицахъ въ Торресалинасъ, началось ограбленіе самой лодки. Народъ утащилъ паруса, якоря, весла.

Мы сняли даже мачту, которую взвалила на плечи толпа молодыхъ парней и унесла въ процессіи на другой конецъ деревни. Остался одинъ только остовъ, голый, какъ сейчасъ.

А въ это время конопатчики съ кистями въ рукахъ малевали и малевали. Закаленный мѣнялъ свою физіономію, какъ оселъ у цыганъ. Четырьмя мазками было уничтожено названіе на кормѣ, а отъ надписей на бокахъ, отъ этихъ проклятыхъ надписей, которыя служатъ документомъ для каждой лодки, не осталось ни слѣда.

Канонерка бросила якорь въ то самое время, когда послѣднее утащенное съ лодки добро исчезало при входѣ въ деревню. Я остался на берегу и сталъ для пущей правдоподобности помогать нѣсколькимъ пріятелямъ, спускавшимъ на море рыболовное судно.

Канонерка выслала вооруженный ботикъ, и на берегъ выскочило сколько-то человѣкъ съ ружьями и штыками. Старшой, шедшій впереди, бѣшено ругался, глядя на Закаленнаго и на карабинеровъ, овладѣвшихъ имъ.

Все населеніе Торресалинасъ смѣялось въ это время, ликуя по поводу продѣлки; но оно посмѣялось бы еще больше, увидя, какъ я, какая была физіономія у этихъ людей, когда они нашли вмѣсто груза нѣсколько тюковъ сквернаго табаку.

– А что произошло потомъ? – спросилъ я у старика. – Никого не наказали?

– А кого же наказывать? Развѣ только Закаленнаго, который былъ взятъ въ плѣнъ. Много бумаги было вымарано, и полъ-деревни было вызвано въ свидѣтели. Но никто ничего не зналъ. Гдѣ была приписана лодка? Всѣ молчатъ. Никто не видалъ надписи. Кто былъ въ экипажѣ? Нѣсколько человѣкъ, которые бросились бѣжать внутрь страны, какъ только сошли на берегъ. И больше никто ничего не зналъ.

– А грузъ? – спросилъ я.

– Мы продали его цѣликомъ. Вы не знаете, что такое бѣдность. Когда мы бросили якорь, каждый схватилъ ближайшій тюкъ и бросился бѣжать, чтобы спрятать его у себя дома. Но на слѣдующій день всѣ тюки оказались въ распоряженіи хозяина. Ни одинъ фунтъ табаку не потерялся. Тѣ, которые рискуютъ жизнью ради хлѣба и ежедневно встрѣчаются лицомъ къ лицу со смертью, болѣе свободны отъ искушеній, чѣмъ другіе…

– И съ тѣхъ поръ, – продолжалъ старикъ: – Закаленный находится здѣсь въ плѣну. Но онъ скоро выйдетъ въ море со своимъ прежнимъ хозяиномъ. Говорятъ, что маранье бумаги кончилось; его продадутъ съ аукціона, и онъ останется за хозяиномъ по той цѣнѣ, какую тотъ захочетъ дать.

– А если кто-нибудь другой дастъ больше?

– А кто же это сдѣлаетъ? Развѣ мы разбойники? Вся деревня знаетъ, кто настоящій хозяинъ лодки; никто не станетъ мошенничать и вредить ему. Здѣсь все очень честные люди. Каждому свое, и море, принадлежащее Господу Богу, должно быть для нась, бѣдныхъ людей, которые должны доставать изъ него хлѣбъ, хотя этого и не хочетъ правительство.