Брошенная в бездну

— Ах да! Но я даже не успела поговорить с сыном. Тут у нас ссора произошла… Скажи, дочь моя, ты, например, средь бела дня пошла бы в спальню со своим мужем? Виданное ли это дело? Как же надо низко пасть женщине, чтобы допустить…

«Конечно, пошла бы, — усмехнулась про себя Наджие. — А почему бы и нет? Разве спальня днём запирается на замок?» Но вслух сказала:

— Да, мой говорил об этом. Какой позор! На глазах у свекрови, средь бела дня войти в спальню! Просто немыслимо!

— Но думаешь, они просто так? Я выведала, в чём тут дело, меня не проведешь!

— А что же за причина такая? — вкрадчиво спросила Наджие.

— Причина? Пойдём — увидишь!

Охваченная любопытством Наджие последовала за старухой. Они вошли в спальню. Здесь было очень уютно. Кровать, покрытая нарядным одеялом, на полу ворсистые паласы… Именно о такой красиво убранной опрятной комнате мечтала Наджие. У неё даже под ложечкой засосало от зависти.

Хаджер-ханым откинула крышку сундука и вытащила из вороха узлов синий бархатный футляр.

— Вот смотри! — она протянула футляр Наджие на дрожащей от волнения ладони.

Наджие ослепил блеск драгоценного камня. Она более не видела ни нарядной комнаты с роскошной кроватью и паласами, ни старухи.

— Как же Мазхар-бей любит свою жену! — только и могла прошептать она.

По лицу Хаджер-ханым пошли бурые пятна. Только сейчас она спохватилась: зачем было показывать перстень посторонней женщине? Ведь Наджие наверняка подумает, что Мазхар больше любит жену, чем мать.

Старуха захлопнула футляр и с сердцем швырнула его в сундук.

«Нет, — думала Наджие, перед глазами которой всё ещё сверкал драгоценный камень, — что бы ты ни говорила, старая госпожа, а сын твой, видно, крепко любит свою жену». И она вздохнула — ведь её никогда так не любили… А чего в ней недоставало? Если она и не так красива, как Назан, то всё же молода и совсем, совсем не дурна. Правда, немного худовата… Но что из того? А ведь муж ей не только бриллиантового перстня, но даже колечка с простым камушком никогда не купил…

Хаджер-ханым продолжала о чём-то с жаром говорить. Наджие видела, как на её полной шее вздувались синие жилы, но ничего не слышала. Ею безраздельно владели мысли о богатом подарке, сделанном другой женщине. Ах, почему же её муж не приносил такие подарки?.. Почему она должна довольствоваться только его ласками? Да и что это были за ласки?..

Она вспомнила тонкие, словно плети, руки мужа с набухшими венами. Обычно он возвращался домой поздно ночью совсем пьяненький. Пошатываясь, он едва добирался до кровати, валился, как сноп, отворачивался к стене и тотчас засыпал. А ведь Рызе нет ещё и сорока. Что же будет, когда ему стукнет шестьдесят?

— Так-то вот! — услыхала она вдруг голос Хаджер-ханым и быстро спохватилась.

— Ваша правда.

— …и если я не внушу сыну, что его жена никудышная бабёнка, пусть никто не назовёт меня больше Хаджер-ханым! Пришла к нам в дом эта голодранка, эта потаскушка из Сулеймание и госпожу из себя корчит. А ведь не она, а я родила Мазхара, я растила его, не жалея сил, выкормила его, сама недоедала. Я, я, а не она!

— Правильно, тётушка.

— Можно подумать, что она привыкла носить бриллиантовые перстни в отчем доме! Ха-ха! Да и во сне-то она их там не видела! И чем только приворожили моего сыночка? Мало всего, так он теперь и в долги, наверно, залез. Я тоже женщина. И у меня были мужья. Настоящие мужчины. Из таких, что и в дверь не пройдут! Но я никогда не заставляла их залезать в долги!

Хаджер-ханым разволновалась, сердце гулко стучало у неё в груди. Она пошла в кухню и жадно выпила стакан холодной воды.

— Уж не околдовала ли она вашего сына? — стоя за её спиной, вкрадчиво спросила Наджие.

Выражение лица у Хаджер-ханым мгновенно изменилось. Она часто закивала головой.

— Дело говоришь, Наджие. Так оно, должно быть, и есть! Ну и умница же ты! А я вот не додумалась…

— Одна моя знакомая повитуха — её зовут Хюсне — говорит, что в городе есть какой-то ходжа[4], амулеты заговорённые продаёт, по пятьдесят курушей. Может, ваша невестка и водится с колдунами? Ведь так, ни с того ни с сего не заставишь человека залезть в долги, купить дорогой перстень, да ещё прятать его от матери.

У Хаджер-ханым заблестели глаза.

— Ты права, Наджие. Мазхар никогда не был таким. Мне ли не знать своё дитя. Он без меня бывало куска хлеба в рот не возьмёт!

— По-моему, надо скорее разыскать Хюсне. Сунуть ей пару лир — пусть сходит к этому ходже. Может, он научит, как разрушить чары, которыми невестка околдовала вашего сына?

— А ты возьмёшься за это дело?

— О тётушка, конечно! Вы не беспокойтесь. Если согласны, считайте, что дело сделано.

— Ты уж постарайся, Наджие. Мне бы и самой хотелось повидать бабку Хюсне…

— Ну, это уж лишнее. Она боится полиции. Я с ней поговорю, с глазу на глаз.

— Сколько бы это ни стоило, я согласна. Мой долг — спасти своё дитя от мотовства, от бессовестной жены. Наверно, она уже немало повытянула у него. А там, глядишь, в один прекрасный день скажет: «Прощайте! Оставляю вас на волю аллаха!» И пойдёт гулять по белу свету…

Наджие промолчала.