Брошенная в бездну

Он взглянул на сына. Тот, словно котёнок, ласкался к матери, но вид у него был какой-то встревоженный.

– Ну, что у тебя стряслось?

Халдун поёжился. И вдруг стал похож на улитку, которая прячется в свою раковину.

– Ни-че-го, – пролепетал он.

– Ну говори, говори, что там у тебя на уме.

Халдун понял, что отец начинает сердиться. Так, пожалуй, и оплеуху заработаешь. Он тронул отца за рукав:

– Папочка, а как дети вырастают?

Мазхар решительно не знал, как следует объяснить всё это сыну.

– Ты задал серьёзный вопрос, сынок. Об этом можно много говорить, но ты, пожалуй, и не поймёшь. Запомни самое главное: чтобы вырасти, надо хорошо есть и спать после обеда. Вот подрастёшь, пойдёшь в школу, а там учителя тебе всё как следует объяснят. Ты понял меня?

Халдун ничего не ответил. Раз отец говорит, значит, так оно и есть. Но всё-таки его мучил вопрос: «Как же вырастают дети?»

Они поднялись из-за стола и вышли. Солнце неторопливо садилось за далёкие синие горы.

После прогулки Назан немного оправилась от страха, который нагнала на неё свекровь. В доме царила тишина. Ото всего веяло покоем, словно и не было этого ужасного скандала. Хаджер-ханым не показывалась. Она заперлась в своей комнате и плотно занавесила стеклянную дверь.

«Когда ждать новой бури?» – думала Назан. Она так устала от скандалов. Особенно больно было смотреть в такие минуты на сына. Бедный ребёнок трепетал от страха, как осенний лист на ветру.

– Наверно, вам следовало бы попросить прощения у матери, – сказала Назан, снимая с головы платок.

Мазхар передёрнул плечами. Головная боль усиливалась. С каждой минутой ему становилось всё хуже. Он был не в состоянии сейчас не только выносить капризы матери, но наверно, не смог бы заставить себя почтительно говорить с отцом, если бы тот вдруг поднялся из могилы.

У Мазхара едва хватило сил снять пиджак и брюки. Он как подкошенный рухнул на кровать. Какая усталость! А ведь сегодня он почти ничего не делал. «Душевные переживания, – подумал Мазхар, – выматывают человека больше, чем любая работа». Он повернулся на бок и попытался забыться. Но чувство гнетущей тоски не проходило. Почему-то он вспомнил вдруг пузатого посетителя казино и стоявшую перед ним плоскую бутылку ракы. Но ведь у него тоже есть такая бутылка! Что ж, так она и будет до бесконечности стоять нетронутой? Мазхар вскочил:

– Назан!

Молодая женщина, которая в это время, стоя на коленях перед сундуком, приводила в порядок разбросанные узлы, вздрогнула. Она никак не могла найти подарок мужа. И только после того, как были перебраны все узлы, увидела наконец синий футляр чуть ли не на самом дне сундука. «Словно кто-то нарочно забросил его подальше», – подумала Назан. Она ещё не пришла в себя от только что пережитого волнения, когда раздался голос мужа.

– Что вам угодно? – спросила Назан, нежно погладив бархатный футляр и бережно положив его в сундук.

– Мне захотелось выпить пару рюмок ракы. Достань-ка маринованные баклажаны, брынзу, ещё чего-нибудь.

Ей всегда становилось страшно, когда муж выпивал. Сначала он смеялся, говорил без умолку, а ночью наступала реакция. Эта резкая смена настроений очень пугала Назан. У неё самой был ровный, спокойный характер, она не смогла бы обидеть и муравья. Втайне ей очень хотелось, чтобы и муж был таким…

Но делать нечего: она покорно направилась в кухню, достала закуски, накрыла стол.

Мазхар налил ракы, разбавил водой и быстро выпил.

– Ох, сильна же ты, жизнь! – крякнул он и закурил сигарету. Привычку приговаривать эти слова после опрокинутой рюмки он перенял у своего друга, которого звали Оккеш. Стройный, высокий, темпераментный юноша был родом из Антепа. Они подружились ещё в идадие[5] и вместе поступили в университет. Когда они были на втором курсе юридического факультета, началась национально-освободительная война. И оба молодых человека, как и многие другие студенты, пошли в армию. Вместе демобилизовались и снова приступили к занятиям. Оккеш и Мазхар почти не расставались. Частенько они проводили часы досуга в одном из полюбившихся им кабачков Стамбула. Оккеш, пропустив первую рюмку, обычно потирал руки и обязательно приговаривал: «Ох, сильна же ты, жизнь!»

Да, он любил жизнь! Подвижный, словно ртуть, Оккеш обладал пытливым, беспокойным умом. Его целиком захватили идеи национально-освободительной борьбы, и он сумел увлечь и своего друга Мазхара.

Один родственник Оккеша, служивший в муниципалитете, дал им поручение распространить листовки и нелегальную литературу среди тех, кто умел держать язык за зубами. Они охотно взялись за это поручение и, не страшась опасностей, горячо принялись за дело.

Эх, были денёчки!.. Кто бы мог думать, что ему придётся торчать в каком-то захолустном городишке, ходить ежедневно из дома в контору и из конторы домой, заниматься чужими делами, всё более теряя интерес к окружающей жизни?..

Появление жены прервало ход его мыслей.

– Здравствуй, – сказал он, увидев Назан. Но ответа не получил. Как всегда, она ограничилась молчаливой улыбкой.

– Почему не отвечаешь? Я тебе сказал: «Здравствуй!»

– Здравствуйте!