Брошенная в бездну

– Арестантка Назан доставлена по вашему приказанию.

– Введи её сюда! – раздражённо сказал начальник тюрьмы.

Назан робко переступила порог и замерла… В углу на скамейке сидел Мазхар-бей… Комната заходила у неё перед глазами! Она попятилась к двери и прислонилась к стене. Ноги более не держали её, и она сползла на пол, сотрясаясь от рыданий. Всё отодвинулось куда-то далеко-далеко. Не было ни тюрьмы, ни грозного начальника, ни даже её бывшего мужа… И только слёзы, слёзы, которые накопились у неё за эти годы, вдруг прорвались и хлынули неудержимым потоком…

Мазхар, потрясённый видом Назан, дрожал от волнения. Мысль о том, что он повинен в её страданиях, вызвала в нём нестерпимую боль и горечь позднего раскаяния. Бледный как полотно, он подбежал к Назан, схватил её за руки и попытался поднять. Но на это не хватило сил.

– Не плачь, Назан, не плачь! Смотри, я пришёл, – успокаивал он рыдавшую Назан. – Не убивайся так, всё ещё переменится к лучшему. Я ознакомился с твоим делом и полагаю, что правосудие не будет к тебе слишком суровым. Ведь ты была не более чем пособницей, а преступление совершили другие. Не надо так терзать себя!

Назан ничего более не видела и не слышала. Перестав плакать, она прикрыла лицо руками, словно отказываясь глядеть на белый свет.

Её привёл в себя резкий окрик начальника тюрьмы. Чего же она медлит? Время свидания, которое он разрешил исключительно из уважения к Мазхар-бею, истекает…

Мазхар пододвинул ей скамью, и Назан машинально присела на самый край. Медленно подняв глаза, она спросила:

– А как мой Халдун?

Мазхар отвернулся, чтобы скрыть набежавшие слёзы.

– Не беспокойся! Мальчик чувствует себя очень хорошо!

– Вспоминает обо мне?

Ком подкатил к горлу Мазхара. «Что ей ответить? Как лучше сказать, скучает или не скучает?»

– Разве он может не вспоминать о матери?

– Прошу вас, никогда не говорите ему… Я хочу, чтобы он никогда не узнал… что стала скверной женщиной.

Мазхар более не мог терпеть этой пытки. С трудом сдерживая себя, он отошёл к окну. «О аллах! Какое страшное превращение!»

Понимая, что надо взять себя в руки, он сказал, стараясь казаться спокойным:

– Один из моих друзей скоро придёт в тюрьму. Ты дашь ему полномочия вести своё дело. У начальника тюрьмы я оставлю для тебя деньги, будешь брать, когда понадобятся… О Халдуне не беспокойся, ему будет хорошо. А когда, даст аллах, ты выйдешь отсюда, то сможешь приехать и повидаться с ним. И ещё запомни, ты вовсе не скверная, падшая женщина. Всё произошло не по твоей вине, а в силу стечения многих обстоятельств…

У Назан гудело в ушах. Она ничего не понимала, кроме того, что сын, который был для неё всем на свете, снова стал как-то ближе к ней. Она словно видела сейчас его светлую кудрявую головку. Вот он манит её ручонкой, зовёт: «Мама, иди же ко мне!»

– Пусть бабушка не заставляет плакать моего сына. Не позволяйте обижать его! – вырвалось у Назан.

Мазхар покачнулся, как от удара. Только сейчас он вспомнил, что Назан ничего не знает о тех переменах, которые произошли в их доме. Но как можно было ей об этом сказать?

– Не беспокойся, всё будет хорошо…

– Поцелуйте за меня руки мамы Хаджер-ханым, пусть она помолится за мою душу.

Начальник тюрьмы стал её торопить, но, уже выходя, она вспомнила о перстне.

– А ваш подарок я не продала, – сказала Назан. – Он спрятан в ящике, вот у них.

– Да, – подтвердил начальник тюрьмы. – Мы оставляем ценные вещи на хранение. Таков у нас порядок.

Назан больше не плакала, она шла за надзирательницей с видом человека, утолившего долго мучившую его жажду.

Миновав тёмные коридоры, они вошли в отделение. Назан тотчас окружила толпа женщин.

Со всех сторон посыпались вопросы.

Назан только поворачивала голову то направо, то налево, но не отвечала.

Кривоногая надзирательница, решив удовлетворить любопытство арестанток, рассказала, что происходило в канцелярии. Женщины были поражены. Значит, и в самом деле «новенькая» была женой адвоката? Ещё ни разу с тех пор, как Назан попала в тюрьму, ей не удавалось убедить кого бы то ни было, что это правда. А теперь все увидели, что она не лгала. И каждая клялась, что верила ей с самого начала.

Только Недиме, отойдя в сторонку, молчала, не сводя с Назан мрачного взгляда. «Ишь, как осмелела! – бесновалась она. – Чешет язык с этим бабьём, а меня будто и не замечает! Ну, погоди! Получишь ты у меня! Думаешь, за тебя заступится эта кривоногая каракатица? Так и подъезжает, подлюга, почуяла – бахшишем пахнет! А ты и рот разинула!»

Надзирательница и в самом деле пыталась выказать Назан какое-то подобие дружелюбия. Немного осмелели и арестантки и, как только Недиме ушла в свою камеру, наперебой принялись давать Назан добрые советы.

– Раз твой муж оставил деньги, брось сестрицу Недиме! – понизив голос, говорила одна.

– Хватит быть прислугой! Ведь ты жена знатного адвоката! – вторила другая.

– Перестань унижать себя! – советовала третья.

– Значит, у тебя будет адвокат? – переспрашивали женщины, и все сходились на том, что теперь-то Назан и бояться нечего.