Брошенное королевство

Проклятый Полосами край, которым считался Громбелард (а проклятый якобы потому, что именно над ним шла в далеком прошлом война двух сил, Шерни и Алера), действительно напоминал какой-то полумертвый, обманутый мир, где не имелось ничего, кроме ветра, дождя, туч и голых скал. Тяжелые горы, хотя и более низкие, чем Княжеские вершины в Армекте, были достаточно высоки, чтобы на их вершинах долго лежал снег. Но он не лежал там никогда. В краю, где все всегда мерзли, промокшие от дождя и продуваемые пронизывающим ветром, в действительности было очень тепло. Среди бессмертных туманов перемещались клубы поднимающегося с земли пара. Что-то согревало этот негостеприимный край, и притом словно снизу… Феномен этот положил начало бесчисленным громбелардским легендам, среди которых больше всего привлекали внимание легенды о живых горах. Громбелардцы верили, что Тяжелые горы живые, что где-то под скалами пульсирует в широких, словно Реки, венах кровь; что кое-где слышны удары могучего сердца; что пронизывающий ветер — это дыхание гор. В мире, где созидательная сила склонилась к земле, говоря всем: «Я существую», кружило множество мифов, жили своей жизнью разнообразные предрассудки и верования — такие, как идея об армектанской Непостижимой Арилоре, госпоже войны и смерти, военной судьбы. Это была никакая не богиня, а просто странное бытие, сама война и все с ней связанное, а главным образом именно судьба, добрая или злая. Чем-то подобным являлась Эниветта, госпожа суши и мать-кормилица земля, именем которой назвали самое спокойное море Шерера. Армектанцы боялись Просторов, а на море Эниветты почти никогда не бывало штормов. В Громбеларде не встречалось подобных мифов; простые и полудикие обитатели этого края создали лишь образ чудовищного монстра, по хребту которого сами бегали. Но они по-своему любили этого монстра, чувствуя себя в безопасности среди покрывающей его чешуи.

Коричнево-черные горные города, бывшие когда-то цитаделями разбойников-рыцарей, обросшие вспомогательными поселениями, очередными укреплениями и новыми пристройками, завоеванные Армектом, долго служили Вечной империи. Они не расцвели, ибо в Громбеларде это было невозможно, но окрепли, утратили свою дикость, став просто труднодоступными городами, местом пребывания имперских урядников и сильных военных гарнизонов, центрами ремесла и торговли. За несколько лет от всего этого ничего не осталось.

Очень сильный отряд, настолько сильный, что численность его не удавалось сразу оценить — длинная колонна конных и пеших воинов, — добрался по дороге до предместий Громба, недавней столицы Громбеларда. Позади остались Рикс и Бадор — разоренные, одичавшие, но все еще хоть как-то походившие на города: границы Армекта и Дартана располагались настолько близко, что многое, хотя бы древесина, туда доставлялось, существовали какие-то остатки торговли, основанной главным образом на натуральном обмене. Но Громб, орлиное гнездо в самом центре Тяжелых гор, был трупом, скелетом города. От предместий мало что осталось. Общедоступное сырье, камень, использовалось здесь в намного большей степени, чем в других краях Шерера, и только потому стены многих домов все еще стояли. Но крыш не было вовсе. Каждый кусок дерева давно уже пошел на растопку, во всем предместье напрасно пришлось бы искать хоть щепку. Ни одной скамейки, ни одного табурета или стола; никаких дверей, оконных рам, а уж тем более мостика над быстрым ручьем, который удалось преодолеть только вброд. На фоне обглоданного до костей предместья маячила заброшенная городская стена, черная и угрюмая, с разинутой пастью ворот, из которых, естественно, давно уже вырвали створки и даже зубчатую решетку. В таком городе, как Громб, раз уж он был брошен, древесины на топливо для банды разбойников могло хватить, наверное, до скончания века. Но разве кто-то об этом подумал? В течение нескольких последних лет дома поджигали ради забавы при каждом грабеже, уничтожив все, что можно, — пока вдруг не выяснилось, что за дровами нужно ехать в Армект. В Тяжелых горах почти ничего не росло, с начала времен дрова и древесный уголь доставляли из низин. Но — кто об этом знал?

И все же кое-какая древесина в городе имелась. Возле главной улицы предместья на четырех массивных копьях были нанизаны, словно бусы на шнурок, десятка полтора голов. Рядом с самыми старыми, прогнившими и обглоданными птицами, виднелись головы посвежее, покрытые плотью, но из-за этого более вонючие. Самые приличные, лишь слегка зеленовато-синие, торчали на концах копий. Рот одной из этих вполне приличных голов был залеплен дерьмом, которое дождь смывал на подбородок и остатки шеи. Громбелардское клеймо лжеца и изменника.

Конные и пешие воины подходили по дороге, собираясь у заставы.

Громадного роста всадник на тяжелом гнедом коне смотрел на длинный ряд вооруженных людей, все еще тащившихся по горному тракту.