Брошенные машины

— Да оставь ты ее в покое. Ты играешь?

— А смысл?

Я водила рукой по стене. По той самой стене, из-за которой чуть раньше доносились стоны и странные крики. Теперь она была мягкой, податливой. То есть не вся стена, а один небольшой участок. У меня под рукой. В точности подходящий по цвету и по рисунку к сердцевине цветка на обоях, но мягкий, упругий и влажный. Да, наверное, это он. Тот самый цветок. Я надавила на него пальцем, и сердцевина слегка прогнулась. Цветок меня принял. Признал. Я уже поняла: если надавить сильнее, я проникну в самое сердце соцветия. В самое средоточие.

— Марлин? Марлин, что ты делаешь?

— А?

— Чего ты там тычешься в стену? Опять начинается?

— Он мягкий. Цветок.

— Что?

— Цветок мягкий.

Павлин подошел ко мне, протянул руку.

— Нет. Не надо.

— Марлин?

— Отойди.

— Ладно. Как скажешь.

Палец вошел в стену, в цветок — до упора. А когда я стала его доставать, что-то зацепилось за ноготь, и я его вытащила, это «что-то».

— Что там? — спросила Тапело. — Дай-ка я посмотрю.

Она сняла у меня с ногтя эту штуку. Что-то черное, мягкое, влажное. С запахом гнили.

— Что это? — спросил Павлин.

— Какая-то старая тряпка. Прогнившая. Мокрая.

— Может быть, это карта.

— Типа карта с сокровищами?

— А чего? Вполне может быть.

Тапело развернула свернутый лоскут. Это была самая обыкновенная старая тряпка.

— Похоже, с сокровищами облом.

— Марлин? — сказал Павлин. — Ты чего?

Я смотрела на стену. На то место, где был цветок.

— Там дырка! — сказала Тапело. — Ну, чтобы подглядывать. Ни хрена себе. Это что получается: я раздеваюсь, а какой-то урод там сидит и подглядывает?

— Девочка, ты же не раздеваешься.

— Пожалуйста… — сказала я. — Я вас очень прошу…

Там была дырка, в стене. Там, где раньше была сердцевина цветка. Дырка размером с большую монету. В обрамлении желтых лепестков. Я смотрела как завороженная.

— Что там? — спросил Павлин.

— Моя радость…

— Что? — сказала Тапело.

— Анджела. Анджела…

— С кем она разговаривает?

— Марлин? Ты чего?

Я придвинулась ближе к стене.

— Кто там? — спросила Тапело.

И больше я ничего не слышала. Ничего. Все погрузилось в безмолвие, когда я осторожно пригнулась и заглянула в дырку.

* * *

Там было темно. С той стороны не было света, и сперва я подумала, что там вообще ничего нет. Но потом я разглядела, что там что-то было. В темноте. Что-то мягкое. И живое. Я сначала не поняла, что это такое. Но потом до меня дошло.

Это глаз.

Очень темный, но все-таки человеческий глаз. Буквально в нескольких дюймах от моего. Я не разглядела, какого он был цвета. Мне показалось, что черного. Он влажно поблескивал в темноте.

Я смотрела, смотрела.

Глаз моргнул. Закрылся, открылся.

Он смотрел на меня.

* * *

Я не смогла ничего сказать. Я попыталась заговорить. Я оторвалась от стены, от дырки в стене, повернулась к Павлину с Тапело и попыталась заговорить, но у меня ничего не вышло. Я отступила на пару шагов от стены.

— Марлин…

— Что ты там видела?

— Марлин?

Я еще раз взглянула на стену и отошла прочь, к кровати. Села, закрыла лицо руками. Я ничего не увидела там, в темноте. Только глаз. Который смотрел на меня.

— Марлин, — сказал Павлин. — Что там было?

— Что…

— Что ты увидела?

Я не смогла ничего сказать. Влажный блеск. Я подняла глаза. Павлин уже подошел к стене. Он посмотрел на меня, на Тапело, а потом наклонился и заглянул в дырку.

Я слышала, как он вдохнул и задержал дыхание.

— Что там? — спросила Тапело. — Ну, говори. Не томи.

Павлин на миг оторвался от дырки и снова приник к ней глазом. Он опять затаил дыхание, а потом повернулся ко мне.

— Блин.

— Ты его видел? — спросила я.

— Видел.

— Да что там такое? — сказала Тапело и добавила, помолчав: — Вы меня прямо пугаете.

— Там глаз, — сказал Павлин.

— Что?

— Глаз.

— Нет, — сказала Тапело. — Не может быть.

— Может.

Павлин отступил от стены и сделал знак Тапело, мол, иди и сама посмотри.

— Не хочу, — сказала она.

Но она все-таки подошла. И посмотрела. И заглянула туда. Пусть даже на долю секунды, но все-таки заглянула.

— Нет, — сказала она, отступая. — Нет. Какой ужас.

А потом мы замолчали. Потому что не знали, что говорить и что делать. В дверь постучали.

— Господи, — сказала Павлин. — Кто там еще?

— Может быть, вы мне откроете?

Это была Хендерсон. Она вернулась. Павлин открыл дверь, и она вошла в комнату, и сказала с порога:

— Я нашла его. Теперь я знаю, где он живет. Коул… — Она умолкла на полуслове, заметив, что ее никто не слушает. Потому что все смотрят на стену.

— Что происходит?.

— Там кто-то есть, — сказал Павлин. — Кто-то за нами подглядывает.

— Что?

— Кто-то за нами подглядывает, — сказала Тапело. — Через дырку. В стене.

— Дайте мне посмотреть.

Хендерсон подошла к стене. Вот так вот запросто подошла и заглянула в дырку.

Хендерсон заглянула в дырку.

Она смотрела туда очень долго. Дольше Павлина и уж точно дольше Тапело. А потом она повернулась к нам.

— Ну, вы и придурки, — сказала она.

— Что? — сказала Павлин.

— Три идиота.

— Беверли…

— Это зеркало. Зеркало в соседнем номере. Повернутое к стене. Лицевой стороной к нам.

— Ой, бля…

Хендерсон рассмеялась.

— Ну, вы и придурки. Классно вы тут развлекаетесь, я смотрю.