Брошенный

Сколько раз за сорок лет она порывалась поехать к нему, увидеться с ним, обнять его! Она не в силах была представить себе, что он давно уже взрослый. Он навсегда остался для нее той человеческой личинкой, которую она день, всего один день держала на руках, прижимая к своему изболевшему лону.

Сколько раз она твердила любовнику: "Не могу больше - хочу его видеть. Поеду!"

Но он не пускал ее, отговаривал. Она не удержится, не совладает с собой; парень догадается, начнет ее эксплуатировать, и она погибла.

- Какой он? - домогалась г-жа де Кадур.

- Не знаю. Я тоже его не видел.

- Как же так? Иметь сына и не знать его, бояться, отталкивать как нечто позорное... Чудовищно!

***

Изнуренные зноем, они брели по дороге, поднимавшейся все выше в гору.

Госпожа де Кадур вновь заговорила:

- Поверьте, это кара: не случайно у меня не было других детей. Нет, я просто не могла не повидать его - это желание преследует меня сорок лет. Вам, мужчинам, этого не понять. Подумайте, жить осталось так мало, и вдруг я умру, не повидав его! Немыслимо! Зачем я так долго медлила! Я думала о нем всю жизнь. Это превратило ее в сплошную муку. Не помню дня, ни одного дня, когда бы, проснувшись, я не подумала о нем, о своем ребенке. Какой он теперь? Ох, как я перед ним виновата! Разве в таких случаях боятся мнения света? Я должна была все бросить, уехать к нему, растить его, любить. Тогда мне жилось бы счастливей. Но я не посмела, струсила. Сколько я выстрадала! Ах, эти брошенные сироты! Как они, наверно, ненавидят своих матерей!

Задохнувшись от слез, она внезапно остановилась. Безлюдная долина притихла под тяжелым полуденным солнцем. Только в редкой жухлой траве по обеим сторонам дороги немолчно и сухо стрекотали кузнечики.

- Присядьте на минутку, - предложил д'Апреваль. Он подвел г-жу де Кадур к придорожной канаве, и, опустившись на землю, она закрыла лицо руками. Седые локоны, обрамлявшие ей лицо, рассыпались; она плакала от невыносимой душевной боли.

Д'Апреваль беспокойно топтался на месте, не зная, что сказать. Наконец пробормотал:

- Полно! Держитесь! Она поднялась.

- Постараюсь.

И, вытерев глаза, опять двинулась вперед прихрамывающей старческой походкой.

Чуть дальше шоссе ныряло в рощицу, где ютилась кучка домов. Оттуда уже отчетливо доносились равномерные звонкие удары кузнечного молота о наковальню.

Вскоре справа от дороги путники увидели низкое здание, а рядом с ним телегу и навес, под которым двое мужчин ковали лошадь Господин д'Апреваль направился к ним.

- Где ферма Пьера Бенедикта? - крикнул он. Один из кузнецов объяснил:

- Возьмете влево, дойдете до кабачка, потом прямо. Третий двор от фермы Поре. У изгороди елочка. Не ошибетесь.

Они свернули налево. Теперь дама шла совсем медленно: ноги у нее подгибались, сердце стучало так, что пресекалось дыхание.

На каждом шагу она тихо, словно молясь, повторяла:

- Господи! О господи!

Горло у нее сжималось от неудержимого волнения, она пошатывалась, словно ей подрезали поджилки.

Господин д'Апреваль побледнел - он тоже нервничал.

- Вы сразу же выдадите себя, если не справитесь с собой, - раздраженно бросил он. - Постарайтесь взять себя в руки.

Она пробормотала:

- Легко сказать!.. Мое дитя! Подумать только, я увижу свое дитя!

Они шли узким проселком, который петлял между дворами ферм, полускрытый двумя рядами буков, окаймляющих межевые рвы.

Внезапно они очутились у изгороди; рядом с ней росла елочка.

- Здесь, - выдохнул д'Апреваль. Она остановилась, как вкопанная, и огляделась. В глубине обсаженного яблонями двора стоял домик с соломенной крышей. Напротив виднелись конюшня, сарай, клев, птичник и черепичный навес, а под ним повозки - телега, двуколка, бричка. В тени деревьев четыре теленка щипали сочную зеленую траву. По двору слонялись черные куры.

Ни звука. Дверь распахнута, но нигде ни души.

Они вошли во двор. Из поваленной набок бочки под раскидистой грушей выскочила черная собачонка и отчаянно затявкала.

Вдоль дома, со стороны крыльца, выстроились на деревянных подставках четыре улья под соломенными колпаками.

Подойдя к жилью, д'Апреваль подал голос:

- Есть тут кто-нибудь?

Появилась девочка лет десяти с босыми грязными ногами, в шерстяной юбке поверх рубашки, боязливая и неприветливая. Она встала в дверях, словно преграждая вход - Вам чего? - спросила она.

- Отец дома?

- Нету.

- Где же он?

- Не знаю.

- А мама?

- Коров пошла доить.

- Скоро вернется?

- Не знаю.

Неожиданно старая дама, словно опасаясь, что ее уведут насильно, предупредила:

- Я не уйду, не повидав его.

- Мы подождем, дорогая, Они повернули было обратно, но увидели, что к дому направляется крестьянка с двумя, несомненно, тяжелыми ведрами из оцинкованного железа, на котором то и дело ослепительно вспыхивали зайчики.

На ней была линялая коричневая фуфайка в обтяжку, вымоченная дождями, побуревшая от солнца; она припадала на правую ногу и выглядела в своих обносках бедной неопрятной служанкой.

- Вот и мама, - объявила девочка.

Женщина окинула чужих недобрым подозрительным взглядом и, словно не замечая их, вошла в дом.