Бросок на Альбион

Но уже первые часы, проведенные архиепископом в Кентерберийском монастыре, разрушенном и опозоренном нормандцами, насторожили Ланфранка. Человек аналитического ума и обширных познаний, он слишком плохо знал людей, которым дано право наказывать и, наказывая, грабить; увидев руины церквей и некогда цветущих городов и селений, он ахнул.

В те же самые дни Ланфранк впервые за все годы общения с дюком Нормандии поймал на себе гордый и даже надменный взгляд Вильгельма – короля Англии. Архиепископ отнесся к этому спокойно. Но бежали дни и годы сын Роберта Дьявола сокрушал всех своих врагов и недругов, становился с каждой новой победой надменнее, недоверчивее, несговорчивее, злее. Надменность и недоверчивость отталкивали от него даже самых верных людей. Несговорчивость и злость отчуждали его ото всех. Победы следовали за победами, врагов не становилось меньше, хотя многие из них тщательно скрывали это от короля, ждали момента для жестокой мести за причиненные им обиды.

Обижал он всех: даже епископа Байекского Эда, который в конце концов попал в темницу, даже… самого Ланфранка (!), чуть было не очутившегося в изгнании. Затаил ли архиепископ Кентерберийский на него обиду? Об этом знал лишь сам Ланфранк, поглядывающий в тихом раздумий то на письмо мертвого Вильгельма, то на серые тучи в небольшом окне кельи. По его спокойному лицу невозможно было понять, о чем он думает, обижается ли он, собирается ли мстить обидчику. Что – изгнание?! Оно могло самым благоприятным образом отразиться на карьере Ланфранка, «потерпевшего» от самодурства короля! За это обижаться на него архиепископ не мог. Было более серьезное дело, подорвавшее авторитет Ланфранка в Риме.

Почувствовав силу, Вильгельм ввел на Альбионе и в Нормандии обычай светской инвеституры, с чем папа Римский и его кардиналы-единомышленники вели беспощадную борьбу. Поверив Ланфранку, они в 1066 году благословили Вильгельма на святое дело, а он, победив, окрепнув, стал без ведома Римской церкви, по своему собственному усмотрению назначать епископов, требовал приносить присягу ему, «своему господину», удаляя их от влияния папы. Епископы становились людьми Вильгельма… а это не могло понравиться Григорию VII. Ланфранк прибыл в Англию с монастырскими уставами, проводил политику в духе григорианской церкви, но крепкая рука и железная воля Вильгельма оказывали свое влияние на деятельность архиепископа Кентерберийского, мешали ему. Семнадцать лет Ланфранк тщетно бился с королем Англии. Теперь наступил час мщения: сын Вильгельма Завоевателя просил у него помощи.

Архиепископ наизусть выучил текст письма. Тучи за окном поглотила ночь.

Гильом Рыжий унаследовал от отца сильный характер, железную волю, упрямство. Такой человек не позволит вить из себя веревки, скорее наоборот: он сделает все, чтобы продолжить политику отца, и добьется желаемого. А, значит, влияние Римской церкви и самого Ланфранка на Англию уменьшится.

Стоит ли в таком случае помогать Гильому Рыжему?

Сложную задачу предложил решить бывшему учителю монастыря Бек бывший король Англии, которого современники называли Вильгельмом Победителем, а затем и Завоевателем!

Ланфранк усмехнулся, вспомнив свои «уроки» с Вильгельмом, которому он пытался объяснить «огромную» разницу между очень близкими по смыслу словами: «покорить» и «завоевать». Какими пустяками он порою занимался в своей учительской практике! Как много энергии и ума потратил на подобные объяснения. Покорить, завоевать… разве в разнице между этими словами суть дела, суть жизни каждого человека, народа, острова в целом? Нет, конечно же! Суть в чем-то другом.

На Альбионе в течение полутора тысячи лет жили очень разные по «внешним» качествам, но очень похожие по свободолюбивому духу народы и племена. Они создали удивительный мир образов, героев, обычаев, нравов. Они в постоянной борьбе друг с другом ослабли, устали и от вечных драк, и – быть может! – от тяжкой ноши веков, которая давила на их души исподволь, не резко, почти неощущаемо, но постоянно. Ланфранку повезло вовремя родиться: именно в тот момент, когда «ноша» эта и вечные войны на Альбионе и за Альбион разрушили в людях и вождях разных народов и племен чувство опасности, которое часто спасало даже очень слабые народы. Учитель из Бека первым это понял… а затем был Вильгельм.

Он ворвался на Альбион, народы которого, лишенные чувства опасности, были сокрушены рыцарями, но… не завоеваны ими! И даже не покорены нормандцами! Теперь-то, спустя 21 год после битвы при Гастингсе, спустя месяц после трагической гибели Вильгельма Победителя, Ланфранк понял это. Случилось нечто иное, чему он, «победитель» Беренгария Турского, человек аналитического ума, названия дать не мог, и это беспокоило его гораздо больше, чем просьба мертвого Вильгельма.