Брусчатка

Мы очень обрадовались и пришли задолго до начала вечеринки, чтобы помочь ему накрыть стол. Арциховский жил в Кречетниковском переулке, неподалеку от Смоленской площади в красивом старинном доме, просторные квартиры которого после революции были превращены в коммунальные. Он занимал одну комнату, но огромную (примерно 40 квадратных метров), в которой находились его сиротская кровать и несколько книжных шкафов и стульев, а посередине возвышался большой письменный стол. В центре стола красовался старинный чернильный прибор: темно-серая мраморная доска на бронзовых ножках и две таких же мраморных фигурных чернильницы, с бронзовыми крышками. Незадолго до этого Арциховский блестяще защитил докторскую диссертацию на тему "Древне-Русские миниатюры как исторический источник", и мы с Шурой недорого купили на Тишинском рынке эту чернильницу и преподнесли ее шефу по поводу успешной защиты. Арциховский подарку очень обрадовался и сказал нам, что он налил в одну чернильницу «трасные», а в другую — зеленые чернила и будет ими записывать в специальную книжку только гениальные мысли. Через некоторое время мы спросили Артемия Владимировича записал ли он что-либо в заветную книжицу. Он ответил, что записал, и много, потому что зеленые и красные чернила это стимулируют. Однако когда мы попросили его прочесть, он отказался, пояснив, что сейчас еще рано, что только время может показать действительно ли мысли «дениальные» и действительно ли вино хорошее, а "тат может отазаться, что и мысли — чушь собачья, и вино — бурда".

Пришлось смириться. Однако чернильница по-прежнему красовалась посередине стола. Но теперь ее пришлось "отправить в ссылку" — на подоконник, мы с Шурой принялись накрывать.

Боже, что это был за стол!

Бутылки разной формы, цветов и размеров со всевозможными видами выпивки; черная и красная икра в глубоких хрустальных вазах со столовыми ложками в каждой; нарезанная большими кусками, целая севрюга горячего копчения; копченые же угри и миноги, разного сорта ветчины и колбасы; черные и зеленоватые оливки; огромная фаршированная щука; жареный поросенок со всеми полагающимися к нему аксессуарами; заливной поросенок (последние три блюда, как мы потом узнали, специально приготовила сестра Арциховского); яблоки и груши необыкновенных размеров, вкуса и аромата, продолговатые дыни, какие-то длинные, тугие, тоже очень ароматные коричневые жгуты — вяленая дыня, (Сережа из «Ты-зыл-Тумов» привез, как туманно пояснил нам учитель), и множество другой снеди. У нас, еще несколько лет назад стоявших в длинных очередях за осклизлым черным карточным хлебом, да и сейчас не так уж избалованных на студенческих пайках, глаза разбежались. Но вскоре стали собираться гости, и тут уж нам с Шурой стало не до еды.

Вот вошел и сразу как бы заполнил собой комнату высокий громкоголосый человек в синем костюме и желтых кожаных до колен крагах, которые раньше я видел только в кино и на картинках.

— Сердей Владимирович Тиселев, — представил его нам Арциховский, — лучший специалист по археологии Южной Сибири, Алтая и Тувы.

Киселев захохотал громовым хохотом и густым басом проворчал, ухмыляясь во весь свой большой рот с крепкими рельефными губами: "Ну, ты и скажешь, Тема, — лучший! А где другой, не лучший?" — на каковое замечание, впрочем, наш учитель и ухом не повел. А мы любовались Киселевым. Лицо его с большими и грубыми чертами, изрезанное морщинами, на первый взгляд казалось даже свирепым, но стоило приглядеться, как сквозь неровную сетку морщин отчетливо проступали ум, доброта, насмешливость и, главное, страстная заинтересованность жизнью. Не успели мы рассмотреть Киселева, как вошел новый гость. Он был тоже высокого роста, широкоплечий, в гимнастерке, перехваченной в тонкой талии узким кавказским ремешком. Лицо с очень правильными красивыми чертами было темно-коричневого цвета и на нем особенно выделялись довольно большие, пшеничные, лихо закрученные на концах усы.

— Сердей Павлович Толстов, лучший специалист по археолодии Средней Азии, — представил его наш учитель.

Толстов принял это представление как должное, крепко пожал нам руки, присел к столу, налил и тут же выпил стопку водки.

А нас с Шурой Арциховский представлял так же однообразно:

— Мои ученити, — и тут он называл наши имена, отчества и фамилии.