Брусчатка

А я вспомнил, как морозной зимой 42–43 года пошел на вокзал провожать знакомых ребят из Военно-воздушной академии имени Жуковского. Тогда шел самый разгар Сталинградской битвы. Вот и сняли с учебы слушателей 1 x 2-го курсов этой Академии и отправили в Сталинград. Нет, не летчиками — в пехоту. Они знали, что обречены. Немцы уничтожали большую часть подходивших пополнений еще на берегу Волги или на переправе (так стало и с ними — мне рассказали). Умные, талантливые, молодые (других в Академию не брали), красивые…

Поджидая отхода поезда, они вместе с провожающими сгрудились на перроне и негромко пели:

Есть одна хорошая песня у соловушки, —
Песня панихидная по моей головушке.
Цвела — забубённая, росла, ножевая,
А теперь вдруг свесилась, словно неживая…
Пейте, пойте, в юности, бейте в жизнь без промаха,
Все равно любимая отцветет черемухой.

С тех пор прошло полвека, а эта песня, на слова Есенина все еще звучит в моей душе.

… Доехав, наконец, до Краснодара и распрощавшись с дорожными знакомыми, вышли мы из страшной вагонной духоты на перрон, где было чисто, свежо и прохладно.

Здесь встретил нас седой стройный генерал-майор, с неснимающейся черной перчаткой на левой руке. «Протез» — догадался я.

А генерал, вежливо и приветливо поздоровавшись, представился:

— Василий Дмитриевич Сухотин. Руковожу местным отделением комиссии. Так что нам с Вами предстоит вместе поработать.

Тонкие, интеллигентные черты лица Василия Дмитриевича, его естественная и дружелюбная манера держаться произвели впечатление на всех нас, даже на Алексея Петровича.

Кроме генерала, нас встречал загорелый дочерна мужчина средних лет, увидев которого, Алексей Петрович оживился и, знакомя нас, сказал:

— А это археолог Никита Владимирович Анфимов, директор Краснодарского музея, мой старый приятель.

Никита Владимирович тут же пригласил нас жить в музее.

— Хоть и не очень-то комфортно, но спокойно, — пояснил он.

Однако Василий Дмитриевич сказал, что в гостинице нам будет удобнее, и мы, свободно разместившись в трофейном «опель-адмирале», туда и направились.

Краснодар поразил меня красотой и каким-то даже странным для военного времени благополучием Разрушенных домов попадалось очень мало. Аккуратные, ухоженные дома, в основном одноэтажные я двухэтажные, обычно имели впереди зеленые палисадники, а сзади — фруктовые сады. Вдоль тротуаров зеленели каштаны и липы.

Огромный красный неуклюжий пятиглавый собор — из тех, что во множестве строились на Руси во второй половине XIX века — также со всех сторон, кроме западной, был обсажен деревьями.

На улицах было полно народа, в том числе и молодежи, чего в центральных русских городах в то время не наблюдалось. Тут я обратил внимание на одну странную особенность. У всех красивых молодых женщин на левой щиколотке были марлевые повязки шириной примерно по 10 сантиметров.

Когда я попросил разъяснений у Василия Дмитриевича, он довольно мрачно ответил:

— Девушкам, работавшим во время оккупации в офицерских публичных домах, немцы татуировали на левой ноге своего орла со свастикой. Свести такую татуировку невозможно — только, может быть, пере садкой кожи.

— Бедняжки, — расстроилась Анна Васильевна.

— Да Вы их не жалейте, — пробурчал Никита Владимирович, — это в солдатские публичные дома девушек загоняли силой. В офицерские они поступали на работу только добровольно.

Однако Анна Васильевна снова упрямо повторила: «Бедняжки», вызвав у Никиты Владимировича даже нечто вроде замешательства.

Но вот мы подъехали к двухэтажному зданию гостиницы — как разъяснил нам Василий Дмитриевич, пока единственной, работавшей в городе.

Директор гостиницы — лысоватый толстяк с добрым бабьим лицом, на котором особенно нелепо выглядели черные чаплиновские усики — весь взмок, когда прочел наши мандаты. Однако через несколько секунд он лучезарно улыбнулся Алексею Петровичу, отер руки о свою гимнастерку, на которой красовались три золотых и одна красная нашивка (три тяжелых и одно легкое ранение), орден Красной звезды и медаль За отвагу", и сказал:

— Все будет сделано, товарищ профессор, только вот придется подождать несколько минут. Но отдельного номера даме мы предоставить не сможем. В вашем же номере угол отгородим ширмочкой — у нас есть такая — орехового дерева и с инкрустациями. Вы с товарищами либо здесь в коридорчике обождите, либо в нашем садике.

Мы действительно немного погуляли по чистому веселому гостиничному садику, но когда вернулись, номер наш еще не был готов. А по коридору слонялись без видимого дела несколько штатских людей разных возрастов. Один из них — пожилой, худющий человек в очках и синем френче полувоенного образца — попросил меня дать ему закурить. Я дал. А потом спросил, что он и другие люди в коридоре здесь делают.