Читаем Брусчатка полностью

По окончании Университета, в 1940-м году, ГэБэ тут же призывают в армию. Его часть находилась в Прибалтике; этот период он описал в рассказе "Записки оккупанта". В начале войны ГэБэ был тяжело контужен и парализован. После госпиталя и демобилизации он вернулся в Университет и был зачислен ассистентом на кафедру археологии, которую возглавлял профессор А.В.Арцеховский — знаменитый ученый, первый обнаруживший берестяные грамоты во время раскопок в Новгороде. Потом эвакуация с Университетом в Ашхабад. Там ГэБэ участвовал в раскопки городища Таш-Рабат (Данданкан) в Каракумах.

После окончания войны ГэБэ возглавлял археологические экспедиции в России, Литве, Молдавии, Украине и Румынии. Его узкой специальностью была медиевистика, но круг его научных интересов был значительно шире и включал все первое тысячилетие н. э. Его докторская диссертация была посвящена этому периоду в истории Прутско-Днестровского междуречья. Им опубликовано более 200 научных трудов. Его научные открытия вошли во все энциклопедии мира. Так, он нашел, раскопал и исследовал десятки поселений вдоль Днестра, принадлежавших древнерусскому племени тиверцев, упомянутому в летописях. До этих открытий ГэБэ, поиски тиверцев продолжались безрезультатно более ста лет.

Автор множества повестей и рассказов (первый из которых, "В лесном селе", был напечатан в "Новом мире Твардовского), он стал членом международного ПЕН-клуба.

У него в экспедиции в разное время работали землекопами только что вернувшиеся из лагерей поэт Наум Манд ель (Коржавин), сценаристы Валерий Фрид и Юлий Дунский; изгнанный из института археологии АН СССР в разгар антисемитизма Михаил Рабинович; исключенный из партии за книгу "1941. 22-е июня" Александр Некрич; известные диссиденты Илья Габай, Вадим Делоне, Вера Дашкова; правозащитник и поэт, доктор физико-математических наук Гера Копылов и другие. Это спасло многих из них от преследований по обвинению в тунеядстве.

ГэБэ не раз вызывали на допросы, устраивали обыски в квартире. Все это не могло не отразиться на его здоровье, стоило ему нескольких инфарктов, но он никогда не терял оптимизма и юмора. Прекрасный рассказчик, он заставлял слушателей смеяться и плакать; его обаяние, интеллигентность и эрудиция никого не оставляли равнодушными. Поражало его блестящее знание русской литературы и поэзии: часами он мог читать стихи наизусть.

Мы познакомились в канун 45-го года. В мае, сразу после окончания войны, я была зачислена фотографом в его экспедицию в Новгород, где ГэБэ вел раскопки около взорванного в войну храма Спаса на Нередице. С тех пор мы практически не расставались и прожили вместе почти полвека — до 7 февраля 1993 года, дня его скоропостижной кончины в Лондоне. Мы похоронили ГэБэ на кладбище Ганнерсбери. На надгробном камне начертано: "Он всегда спешил делать добро", ведь призыв доктора Гааза — человека поразительного благородства, о котором рассказал нам ГэБэ в новелле "Аллея под кленами" — он сделал принципом всей своей жизни.

Не раз поэты посвешали ему стихи. Вот строчки из стихотворения Александра Седова:

"… Видно, — от бесчисленных обид,нанесенных разуму неволей,сердце археолога болит!Но опять любовь сильнее боли.Он с улыбкой: он не побежденподлостью, болезнями… При этом —как друзьям помочь умеет онпониманьем, шуткой и советом,в тайниках души спасти опятьот наносов века слой за слоеми "дневной поверхности" отдатьвечное, бессмертное, святое…"

Марианна Рошаль-Строева


Публикация завершена 5 ноября 2007

Перейти на страницу:

Похожие книги

10 гениев науки
10 гениев науки

С одной стороны, мы старались сделать книгу как можно более биографической, не углубляясь в научные дебри. С другой стороны, биографию ученого трудно представить без описания развития его идей. А значит, и без изложения самих идей не обойтись. В одних случаях, где это представлялось удобным, мы старались переплетать биографические сведения с научными, в других — разделять их, тем не менее пытаясь уделить внимание процессам формирования взглядов ученого. Исключение составляют Пифагор и Аристотель. О них, особенно о Пифагоре, сохранилось не так уж много достоверных биографических сведений, поэтому наш рассказ включает анализ источников информации, изложение взглядов различных специалистов. Возможно, из-за этого текст стал несколько суше, но мы пошли на это в угоду достоверности. Тем не менее мы все же надеемся, что книга в целом не только вызовет ваш интерес (он уже есть, если вы начали читать), но и доставит вам удовольствие.

Александр Владимирович Фомин

Биографии и Мемуары / Документальное
10 гениев спорта
10 гениев спорта

Люди, о жизни которых рассказывается в этой книге, не просто добились больших успехов в спорте, они меняли этот мир, оказывали влияние на мировоззрение целых поколений, сравнимое с влиянием самых известных писателей или политиков. Может быть, кто-то из читателей помоложе, прочитав эту книгу, всерьез займется спортом и со временем станет новым Пеле, новой Ириной Родниной, Сергеем Бубкой или Михаэлем Шумахером. А может быть, подумает и решит, что большой спорт – это не для него. И вряд ли за это можно осуждать. Потому что спорт высшего уровня – это тяжелейший труд, изнурительные, доводящие до изнеможения тренировки, травмы, опасность для здоровья, а иногда даже и для жизни. Честь и слава тем, кто сумел пройти этот путь до конца, выстоял в борьбе с соперниками и собственными неудачами, сумел подчинить себе непокорную и зачастую жестокую судьбу! Герои этой книги добились своей цели и поэтому могут с полным правом называться гениями спорта…

Андрей Юрьевич Хорошевский

Биографии и Мемуары / Документальное
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное