Брусилов

Брусилов соскочил с машины на ходу, взбежал по ступенькам, пронесся залом первого класса, всполошив всех сидящих и, отмахнувшись от них рукой, выбежал на перрон, мимо жандармов и офицерства, на вторые, на третьи пути к вагонам, забитым солдатами.

Приезд оказался неожиданным. Брусилов заглянул в одну теплушку, в другую, приказал вывести всех на линию, построить. Прошелся вдоль рядов, гнев не остывал в нем, напротив того, возрос пуще, глаза пристально вглядывались в устремленные на него глаза, перебегали на плечи, на одежду, на ноги. Солдаты подобрались, но не оробели, почуяв, что гнев не на них.

— Спасибо, братцы! — проговорил Брусилов, и голос его, зазвенев, оборвался, обузданный волей. — Спасибо, что приехали здоровы. Нам здесь крепкий народ нужен. Послужите хорошо, — знаю!

— Рады стараться, ваше высоко… — пошло греметь вдоль путей, но Брусилов отвернулся, шел к командиру полка, принимавшему эшелоны.

— Вызвать господ офицеров! — сухо бросил комфронта на ходу и проследовал в вокзальные так называемые «царские комнаты».

И когда все собрались в испуге и недоумении, он спросил неожиданно тихо, обращаясь ко всем:

— Вы куда прибыли, господа офицеры?

Но, не дождавшись ответа, ответил сам:

— Вы прибыли на Юго-Западный фронт. Идете в Ровно на пополнение переведенной туда сто двадцать шестой дивизии. В распоряжение командарма-восемь. Ваш командир должен был бы растолковать, какая вам выпала честь. А вы?

Он обернулся в упор к полковнику, весь гнев свой обращая на него:

— Базар у вас или воинская часть? Почему, позвольте узнать, прибывшие на укомплектование нижние чины до сих пор не получили погон своей части? Почему в одном и том же полку одни с красными погонами, другие — с синими и без номера полка? Пустяки, по-вашему? Нет, не пустяки! В ратном деле нет пустяков! Сознание принадлежности к своей части так же свято, как сыновнее чувство, как гордость отцовской славой, добрым именем семьи! Этим пренебрегать — себя не уважать. Полком своим не гордиться — родине славы не искать. Прошу это запомнить, господа офицеры, если желаете заслужить уважение вверенных мне войск. Запомните и закажите другим!

XXIV

В штабе его ждала телеграмма. С еще не остывшим гневом, стоя, не снимая фуражки, прочел ее Брусилов. Алексеев сообщал, что итальянцы потерпели жестокое поражение. Полковник Ромен от имени итальянского командования умоляет двинуть русские войска в наступление на австрийском фронте, чтобы оттянуть на себя противника. Государь приказал спросить, может ли Юго-Западный фронт начать наступление и когда именно. Тут же, не сходя с места и не присаживаясь, Алексей Алексеевич продиктовал ответ:

— Пишите. Армии вверенного мне фронта готовы. Как было мною доложено раньше, они могут перейти в наступление неделю спустя после извещения. На сем основании доношу, что мною отдается приказ девятнадцатого мая перейти в наступление всеми армиями, но при условии, на котором настаиваю: Западному фронту двинуться вперед одновременно, дабы сковать войска, против него расположенные. Брусилов.

Резким движением комфронтом сдернул с головы фуражку и перекрестился. Начальник штаба, дежурный генерал и Яхонтов придвинулись к нему, ожидая распоряжений. Все тот же суровый пламень глубоко полыхал в потемневших глазах Алексея Алексеевича. Но взгляд этих глаз был обращен внутрь себя. Клембовский сделал знак дежурному генералу и Яхонтову. Стараясь ступать неслышно, они пошли к выходу. Брусилов очнулся, лицо его приняло обычное выражение делового оживления. Он окликнул:

— Владислав Наполеонович, на минутку!

И когда начштаба вернулся к нему, Алексей Алексеевич живо принагнул его к себе за плечи и, не отрывая от него повеселевшего взгляда, горячо шепнул:

— Готовы?

— Готов, — твердо ответил Клембовский.

— Ну, так мы начнем на день раньше, восемнадцатого. Об этом сообщим командующим лично. В пять утра завтра выедем поездом на Шепетовку. Вы, Духонин[54]

, Дельвиг, Величко[55]. Прихватите трех офицеров штаба, одного адъютанта, посмышленее. Сообщите Смоличу, чтобы встретил нас в Шепетовке. У него уже должны быть собраны данные по маскировке. Если это удалось… мы их надуем. Всех надуем! — совсем уже весело прикрикнул он и хитро подмигнул Клембовскому.

Но разбудили Алексея Алексеевича не в пять утра, как было условлено, а в два часа ночи. Начальник штаба верховного вызывал по прямому проводу главнокомандующего.

Предчувствуя неладное, Брусилов, заранее готовый к отпору, подошел к аппарату. Предчувствие не обмануло его. Алексеев просил задержать атаку до 22 мая.

— Но вы же сами, Михаил Васильевич, торопили помочь итальянцам, — тая возмущение, возразил Алексей Алексеевич.

— Конечно, это безусловно необходимо и остается в силе, — не уловив в его фразе иронии, подтвердил Алексеев, — но Эверт[56] может начать свое наступление лишь первого июня.

— Велик! — крикнул Брусилов. — Промежуток между атаками фронтов полагаю чрезмерным! Впрочем, — добавил он, призакрыв глаза, чтобы не выдать перед связистом гнева, — с этим можно мириться при непременном условии, чтобы больше оттяжек не было.