Видимо, у кое-кого из генералов на совещании промелькнула и утвердилась мысль: вот, вновь назначенный главнокомандующий стремится выслужиться, отличиться. Что ж, пусть попробует, авось лоб расшибет!
Генерал Алексеев отвечал, что в принципе он не возражает, если и Юго-Западный фронт попробует организовать наступление, но тут же предупредил: в дополнение к уже имеющемуся в армии Брусилов ничего не получит: ни артиллерии, ни большего количества снарядов. Такая позиция Ставки, как выяснилось впоследствии, также была ошибочной.
Брусилов отвечал, что ничего и не просит дополнительно, и побед никаких не обещает, а будет довольствоваться тем, что есть:
— Войска Юго-Западного фронта вместе со мной будут знать, что мы сражаемся ради общей пользы и облегчаем работу наших боевых товарищей, давая им возможность сломить врага.
Такая уверенность и настойчивость, видимо, вызвала у двух других главнокомандующих чувство некоего неудобства: и Куропаткин и Эверт сочли необходимым вновь высказаться и заявили, что они наступать могут, но с оговоркой — ручаться за успех нельзя. Эти заявления, изумительные для столь крупных по званию военачальников, заставили Брусилова подумать: «Такого ручательства ни один военачальник никогда и нигде дать не мог, хотя бы он был тысячу раз Наполеон!»
На совещании рассматривался также вопрос о сроке наступления. Союзники, как стало известно, не могли подготовиться ранее начала июня (по новому стилю). Русская Ставка решила отложить наступление до конца мая.
Так как совещание продолжалось долго, дважды делали перерыв: в 12.45 ходили завтракать к царю, в 6 часов вечера отправились обедать.
В столовой, на втором этаже, накрыты два стола: большой, сервированный для обеда, и у окна — маленький, с закусками. Посуда на столе — тарелки, рюмки, кувшины с вином — серебряные, ни стекла, ни хрусталя, ни фарфора: считалось, что Ставка в походе, потому бьющиеся предметы из сервировки исключались.
Царь первый подошел к закускам, налил в серебряную чарочку водки, быстро и со вкусом выпил. За ним — остальные. Гофмаршал указал, кому где сесть, приступили к обеду.
После сладкого Николай II вынул портсигар:
— Кому угодно закурить?
Когда царь докурил папиросу, подали кофе… По свидетельству очевидцев, в этот день царь был доволен, а потому и в хорошем настроении…
Из разговоров Брусилову запомнился только один: к нему подошел Куропаткин:
— Алексей Алексеевич, вы только что назначены главнокомандующим, и вам притом выпадет счастье в наступление не переходить, а следовательно, и не рисковать вашей боевой репутацией, которая теперь стоит высоко. Что вам за охота подвергаться крупным неприятностям, может быть, смене с должности и потере того военного ореола, который вам удалось заслужить до настоящего времени? Я бы на вашем месте всеми силами открещивался от каких бы то ни было наступательных операций, которые при настоящем положении дела могут вам лишь сломать шею…
Несомненно, что в этом совете сквозило не участие, а опасение старого царедворца и бездарного военачальника за свою собственную судьбу: как бы царю не приглянулась решительность и уверенность Брусилова, на фоне которых он, Куропаткин, выглядел не слишком-то привлекательно. Брусилов отвечал:
— Ваше высокопревосходительство, я о личной пользе не мечтаю и для себя решительно ничего не ищу. Поэтому нисколько не обижусь, если меня отчислят за негодность. Действовать же на пользу России я считаю долгом совести и чести.
Куропаткин пожал плечами и отошел…
Только много месяцев спустя Брусилов узнал, что после его отъезда из Ставки Иванов испросил аудиенции у царя и доложил: будучи хорошо знаком с состоянием войск Юго-Западного фронта, по долгу службы он считает себя обязанным опровергнуть утверждения Брусилова о возможности наступления на этом участке фронта. Иванов считал, что попытка наступать приведет лишь к разгрому и захвату врагом Правобережной Украины и Киева. Выслушав, царь вполне обоснованно поинтересовался, почему же Иванов не высказал своего мнения на совете. Бывший главкоюз сослался на то, что его никто не спрашивал, а сам он не считал возможным навязываться с советами.
— Тем более я единолично не нахожу возможным менять решение военного совета и ничего тут поделать не могу, — сказал царь. — Переговорите с Алексеевым…
Сразу же после обеда у царя Брусилов уехал в Бердичев.
Круг обязанностей, возложенных на его плечи с назначением на пост главнокомандующего фронта, так же как и степень ответственности, возросли многократно. Фронт — это высшее оперативное объединение вооруженных сил на континентальном театре военных действий. Фронтовые объединения на основе опыта русско-японской войны были созданы впервые в русской армии и предназначались для решения главным образом стратегических задач.