Брусилов

Он идет медленно, опираясь на палку. Перед ним расступаются. Ноги Алексея Алексеевича с трудом отрываются от земли. Ему тяжко...

III

Два года он жил частной жизнью. Его оставили думать свою тяжелую думу. Всего трудней было человеку действия бездействовать. Работу в штабе Брусилову заменило собирание и подборка материала. С семи часов утра, как обычно, Алексей Алексеевич садился за рабочий стол, раскладывал старые, сослужившие свою службу карты-десятиверстки, начинал сызнова изучать их. Рылся в приказах, донесениях, письмах. Ему удалось сохранить свой архив. Алексей Алексеевич знал, что эта работа когда- нибудь пригодится молодому поколению воинов. Ему не хватало коня. Старому кавалеристу нужен был конь, чтобы почувствовать себя полноценным. Иногда, прогуливаясь по улицам, он встречал конников и долго смотрел им вслед. Однажды он не удержался и распек одного за мешковатую посадку.

Конник удивленно поглядел на худенького, маленького старичка, стоящего на тротуаре с палочкой в руках.

— Ишь ты, какой шустрый!.. Учить нашелся... сам бы попробовал!

Конник не успел тронуть повод. Прихрамывающий старичок быстрым движением оказался рядом с конем, легким привычным взмахом ладони провел коня по загривку, перехватил повод, сказал твердо:

— Слезай!

Красноармеец с растерянной улыбкой покорно спрыгнул на мостовую. Старик сунул ему в руку свою палочку и одним махом оказался в седле.

— Смотри, — сказал он просто и показал, как надо держать повод, носки в стременах, как сидеть в седле, чтобы облегчить коню тяжесть своего тела. Потом легким аллюром пустил коня по Тверской.

Опамятовавшись, парень в буденовке припустился за ним:

— Эй, эй, ты! Постой!

Когда Брусилов остановил коня, лицо его было по-молодому счастливое. Он улыбался, седые усы распушились победно.

— Это, ты знаешь...— начал было запыхавшийся парень, но примолк и тоже счастливо улыбнулся безусыми пухлыми губами.

Алексей Алексеевич слез, еще раз провел ладонью по холке коня, прихлопнул по крупу.

— Добрый конь, — сказал он, — береги! — И протянул парню руку. — Спасибо. Как тебя зовут?

— Ватутин, — ответил конник. Он принял рукопожатие старика с уважением. — Небось товарищ тоже конник? — сказал он.

— Да,— ответил Брусилов и медленно пошел своей дорогой.

Он только теперь почувствовал поясницу, Она полегонечку начинала болеть. Но Алексей Алексеевич все еще тихо и счастливо улыбался и шевелил ноздрями, ловя ускользающий запах конского пота.

IV

Он остался один. Старые друзья, добрые знакомые, соратники, люди одного с ним круга, уезжали из Москвы, пробирались на юг, скрывались.

— Если вы не хотите идти с нами, то хотя бы оставили «товарищей»,— говорили они с явным осуждением. — Мы понимаем, что вы больны, не способны к действию, но что же мешает вам уехать за границу? Мы устроим вам это.

Уговоры становились все более настойчивыми. Жизнь в Москве все менее способствовала успокоению, условия быта осложнялись, отнимали уйму времени. Жить только прошлым Брусилов не умел и не хотел. Вспоминая, он смотрел вперед. Друзья и знакомые покидали его с заупокойными причитаниями. «Быть России пусту», — говорили они, полагая, что их отсутствие обезлюдит страну. «Если не Алексеев... если не Деникин... если не Колчак... если не Врангель...» Они заменяли одну фамилию другой, но в каждой им чудился спаситель на белом коне. Брусилов знал всех этих «спасителей». У них были у каждого какие-то свои качества, но, принимая на себя роль «спасителей отечества», они теряли и эти качества, потому что затевали спор с гигантом. У этого гиганта мало было оружия, не хватало хлеба, но он шел вперед с верой в свою правду...

— Да, да, да! Он один знает, куда идет, к чему стремится, и никого не зовет себе на помощь,— отвечал всем Алексей Алексеевич,— и потом, с первого дня революции я твердо решил не отделяться от солдат и оставаться в распоряжении русской армии, пока она будет существовать...

— Она не существует,— с презрительной улыбочкой отвечали ему.

— Есть народ — есть армия. Теперь, как никогда, она неотделима от народа... Ей только нужна дисциплина, организация... Найдутся люди, которые позаботятся об этом... И они уже позаботились.

— Предложите им свои услуги! — издевались над ним его возмущенные «друзья».

— Я на это не имею права,— спокойно возражал Брусилов,— мне должны верить, чтобы подчиняться... Но как бы там ни было,—-твердо заканчивал эти споры Алексей Алексеевич,— я считаю долгом не бросать своего; народа и жить с ним, чего бы это ни стоило. Чего бы это ни стоило! — повторял он жестко, как в те времена, когда ему приходилось настаивать на выполнении самой жесткой директивы.

— Это далеко не конченый человек,— говорили, уходя от него, собеседники,— и если бы он захотел...

— Э, старый упрямец! — ставил точку наиболее решительный и безнадежно махал рукой. — Уговаривать его«— зря потраченное время, господа.

А Алексей Алексеевич, отходя ко сну, с трудом стаскивая с больной ноги кавказский сапожок, говорил жене со слабой улыбкой: