Брусилов

— Костя, ты слушай, — говорит баронесса с большой твердостью и спокойствием, усадив его рядом с собою на диван.— Я много думала. Я говорила с Анной Вырубовой. Дело не в смене министров, более или менее послушных. Дело не в том, чтобы сломить вожделения Государственной думы и всех этих Родзянок, мечтающих пролезть к власти. Дело в ясной программе — не оборонительной, как сейчас, а наступательной! Видишь, и я заговорила военным языком,— перебивает она себя и с ободряющей улыбкой сжимает руку Константина Никаноровича, беспомощно кинутую им на край дивана.— Сепаратный мир с Германией — вот наша программа, Ее помощь — в укреплении самодержавия в России. Взамен этого, с нашей стороны, торговый договор... Подробности сейчас не важны. Когда что-нибудь нужно дозарезу, не жаль каких угодно жертв... Все дело в ясности цели. Служить некому, пойми! Царь беспомощен. Монархисты, спасающие чистоту царского имени своей травлей Распутина, только играют на руку Думе. Вы сами, министры, и ты в том числе, назначенные по указу его величества, не знаете, что все эти назначения скреплены директивой, идущей от немецкой контрразведки,— вы действуете вслепую и только путаете.

— Что?

Константин Никанорович вскакивает, Марья Карловна удерживает его.

— Не бойся слов, мой друг. Я никогда не говорю на ветер. Слушай.

Теперь ее голос звучит резко, с каким-то глухим присвистом. Говоря так много и с такой настойчивостью, баронесса не щадит себя — ей не хватает воздуха, грудь болит, пересохло горло, щеки нестерпимо горят.

— Пока вы слепо — кто даром, кто за деньги — служите интересам немцев, каждый в одиночку, до тех пор вы — прекрасная мишень для диффамации, разоблачений, улюлюканья, и, сказать правду, вы действительно жалки. Но когда вы, ясно поставив себе цель,— пусть пока еще тайно, но как договаривающаяся сторона и вполне независимая,— пойдете на дипломатические переговоры с Германией, тогда вы уже не одураченные простаки, а партия! Партнеры за одним столом!

Константин Никанорович шевелится, прислушиваясь внимательно. Открылись какие-то горизонты, напряжение мышц утратило беспомощную тщетность.

— К тому же сильнейшие партнеры,— заметив его движение, с еще большим упорством продолжает Марья Карловна.— За вашей спиной будет не только какой-то Манус, как теперь, а Германская империя! И вы уже не изменники, а спасители отечества! И думцев нет, и никакая революция вам не страшна, потому что у вас хороший немецкий кнут. Вот тогда порядок, закон, незыблемость власти. Служба по назначению его величества самодержца!

Она надтреснуто, но от души смеется.

— Костя, милый! Если бы ты видел себя в зеркале! И, не давая ему возразить, ощетиниться, прижимается к нему и шепчет в самое ухо:

— Пойми: служба, а не хождение по канату, как теперь! Ну, разве я не права?

III

Баронесса была права. Костя это понял, оставшись наедине с собою. Минута внутренней собранности, осенившая его внезапно и заставившая впервые сказать от глубины сердца: «Ни при ком другом, ни при каких иных обстоятельствах мне не жить»,— эта минута обязывала быть логичным. Чтобы остаться жить, нужно сохранить здание и пьедестал для хозяина. Следовательно, с какой стороны ни глянь, партия действительно нужна... Партия баронессы? Пожалуй, так всего верней. Эта партия, по сути, ставила точку над «i», уже давно написанным. Никуда не нужно перебираться, ни на какой иной стул не приходится пересаживаться. Преследуя свои цели, следовало только не забывать общие. На законном основании допускать все, что могло толкнуть государственную машину к сепаратному миру.

Поле деятельности представлялось огромное и разнообразное.

Как товарищ министра Смолич ведал наиболее гибкой частью министерского аппарата" – департаментом полиции. «Если посадить в качестве директора департамента вместо Климовича, навязанного Хвостовым, своего по «партии» человека, то в руках моих окажутся судьбы и самих членов «партии», и ее врагов… Ход правильный! — решил Константин Никанорович. - Пока не наклюнется более крупная фигура для связей дипломатических, нужен надежный подручный... Кто?»

После долгих размышлений скрепя сердце он решил посоветоваться с Манусевичем-Мануйловым. «Этот пройдоха всех знает как облупленных… К тому же Мари обмолвилась о Манусе, а Манусевич свой человек у этого банкира, и уж несомненно если не член «партии», то по каким-нибудь тайным поручениям Мануса он безусловно ходок... Обязательно завтра пошлю за ним...»

Но посылать не пришлось. Иван Федорович оказался легок на помине, Он явился без зова в тот же день, и не один, а в сопровождении генерала Артамонова и полковника Резанцева.

Визит этот носил полуофициальный характер, хотя и происходил в кабинете товарища министра в приемный час, но затянулся надолго и имел совершенно неожиданные и многознаменательные для Константина Никаноровича последствия.