Брусиловская казна (сборник)

Легендарный «мёртвоголовый» корпус фактически прекратил своё существование. Кто выжил – предпочёл сдаться. Всего лишь за один день в плену оказались свыше 20 000 доблестных немецких воинов. При этом русским достались солидные трофеи. Только орудий разного калибра – больше полусотни…

А ниже по течению реки ещё больше года всё оставалось без изменений.

Оккупированные противником Яновка, Литогоще, Корсини, Арсеновичи, Углы[5] на левом берегу Стохода, как ни чём не бывало, продолжали жить мирной крестьянской жизнью, извлекая из трудностей военного положения все мыслимые и немыслимые выгоды. Австрийцы, мадьяры и немцы чистым золотом расплачивались за постой, стирку-глажку, а также сено и продовольствие, поставлявшиеся им в огромном количестве.

Те же самые услуги (и за неменьшие деньги) предоставлялись воинам Российской Императорской армии, обосновавшимся на правобережье – в Духче, Соколе, Грузятине и, простите, Навозе.

А некоторые сёла, как, например, Кашовка[6], в то время оказались вообще в уникальном положении.

Половина – там, половина здесь.

То есть одна часть деревни занята австро-венгерскими или немецкими войсками, а вторая – русскими!

2

Гриб – это только белый или, как говорят на Волыни, справжний[7]. Даже подосиновики, называемые здесь красноголовцами, местный люд собирает крайне редко и неохотно. Не говоря уже о бабках (подберёзовиках), опенках или маслюках.

Впервые после «зимней спячки» на тихую охоту полещуки выходят уже в конце весны. Те грибы так и называют – майскими. А ещё – колосовиками, ибо появляются они тогда, когда в полях начинает колоситься рожь (по-украински – жито).

Иван Ковальчук в свои двенадцать лет слыл в деревне Кашовка чуть ли не главным грибником. Вставал, как и все крестьянские дети, очень рано, ещё до рассвета, выпивал кружку любимого кислячка[8] и бежал в берёзовую рощу, где знал каждый кустик, каждую ложбинку…

Теперь она оказалась на другом, занятом австрийцами, берегу. А единственная переправа, ведущая туда, давно рухнула под перекрёстным огнём.

Ничего не поделать… Придётся искать новые грибные места!

Июль – не самый подходящий для любимого занятия месяц. В прошлую неделю Ваня исколесил вдоль и поперек всю округу, а собрал – с гулькин нос, ведро – не более.

Что ж… Сегодня придётся идти ещё дальше – в сторону Софьяновки[9], до которой даже напрямик не меньше десяти вёрст!

Подросток постучал в окно соседней хаты, где жил родной брат отца – Василий – и разбудил его семилетнего сыночка Колю, которого вечером пообещал впервые взять «на грибы». А потом, увлекая за собой ещё не проснувшегося как следует мальчишку, рванул в избранном направлении.

Впереди уже виднелся купол походной православной церкви, не так давно срубленной на Поповом поле[10], когда утреннюю тишину разрезал громогласный крик испуганной лесной птицы. За ним последовали одиночные выстрелы и мощный взрыв гранаты.

Ваня плюхнулся в придорожную канаву и накрыл собой двоюродного брата.

Как раз вовремя!

Спустя несколько секунд из лесной части донеслось поскрипывание колёс. Ещё мгновение – и на единственной укатанной лесной дороге появилась ухоженная лошадь, тянущая за собой тяжёлый воз с громоздким сундуком и двумя местными жителями, с началом боевых действий обосновавшимися в полевом стане 4-го кавалерийского корпуса русских. В селе поговаривали, что их наняли для ведения каких-то вспомогательных работ за немыслимые, по здешним меркам, деньги.

За возом следовали двое казаков: угрюмого вида вахмистр – немолодой, но ещё довольно крепкий бородач с шашкой в ножнах и нагайкой в руке, и хорунжий – высокий, ладный, с мужественным бледным лицом, на котором выделялись узкие усики.

– Быстрее, братцы, быстрее! – подгонял он. – И откуда только они здесь взялись? Да ещё с самого утра?

– Мамка говорили, что вчера мадьяры[11] весь день метались по пристани[12], – прояснил ситуацию дядька Миша – один из двух аборигенов. – Ладили и клепали баржу, смолили лодки…

– У меня в Пидрижжи[13] кум живёт, – поддержал товарища второй Ванюшкин сосед – Степан. – В их хате давеча странные немцы поселились. Пьют, жрут и в бинокли зырят – явно что-то затевают!

– Что же это вы, голубчики, ничего мне раньше не говорили? – укоризненно покачал головой хорунжий. – Забыли мою настойчивую просьбу: немедленно докладывать обо всём увиденном и услышанном! Не упуская самых ничтожных, на ваш взгляд, фактов… А просьба командира – это приказ, который не выполнить нельзя, ясно?

– Так точно, ваше благородие!

– Вот выбьют нас из деревни? Что будете делать?

– Не выбьют! – поспешно заверил Михаил.

– А если?!

– Уйдём с вами…

– А семьи, дети?

– Заберём с собой.

– Эх, братцы, для всех у нас в обозе места не хватит… Так что молите Бога, чтобы мы их скорее назад погнали…

– Слушаюсь, Павло Алексеевич! – растерянно пробормотал Степан.

– Не Павло, а Павел, сколько можно повторять? – обиженно фыркнул офицер.

Слева снова раздались выстрелы.

– А, чёрт, – выругался хорунжий и прижал к губам указательный палец, таким нехитрым образом призывая своих спутников соблюдать тишину.